От похоти у меня сводило скулы. Внизу слабыми электрическими зарядами пробегало возбуждение всякий раз, когда наши глаза встречались. Я просто хотел ее. Нет, не просто. Я безумно хотел Настю. Признаюсь, у меня бывали красивые студентки, бывали очень красивые и сексуальные студентки, такие, что хоть прямо сейчас на съемки порнофильмов. И да, они мне нравились, чисто визуально. И тело реагировало на симпатичную картинку нормальной эрекцией. Но ни от одной вертихвостки у меня темнело в сознании. Кроме чертовки Насти. Объективно в ней не было чего-то «сверх». Она не одевалась вызывающе, не красилась ярко. Водолазки, рубашки под джемпер, майки под кардиган. Все спокойных цветов. Эдакая сиротка из альтернативной Викторианской Англии. Назвать бы ее внешность сексапильной мог бы только извращенец. Или придурок. И тем не менее мой взгляд то и дело цеплялся за ее губы, и маленький клин голой кожи под вырезом рубашки. Я чувствовал себя безмозглым юнцом, не способным контролировать собственные эмоции. Чувствовал, и ненавидел Настю за это. Мне хотелось ее задевать, чтобы злилась, кричала, истерила. Но сучка только хлопала своими бл*дскими глазами, чуть приоткрывала рот в возмущенном вздохе. От моих слабо отбивалась от моих нападок и бесила меня этим еще больше.

Чтобы отвлечься от мыслей о Насте, я обвел взглядом стены кабинета, сделал заявку на ремонт на следующий год. Затем заказал на маркетплейсе черно-белый постер с абстрактной фигней — висящая на стене колхозная репродукция «Ржи» Шишкина бесила меня хлеще Насти. После налил кофе и подтянул к себе пухлую папку ведомостей за первый квартал. Почивший старый башмак документацией явно не занимался. Хотя я бы на его месте тоже самое делал бы.

Однако, не успел я погрузиться в работу, как в дверь постучали и в кабинет влетела моя фурия. От Насти веяло решимостью, и ядовитой женской агрессией.

— Артем Владимирович, мне нужно с вами поговорить.
Анастасия говорила твердо, уверенно. Словно мы любовники и она спалила меня на горячем. Так начинают разговор жены, нашедшие презерватив в мусорном ведре, или следы спермы на простынях. С напускной холодностью, готовые одновременно разорвать изменника и поверить в самые тупые оправдания.

Настя закрыла дверь на ключ, скрестила руки на груди. Выглядела она сногсшибательно. Мне до боли в яйцах, хотелось усадить ее к себе на колени, расстегнуть джинсы, и запустив руку в трусики, промурлыкать:
— Ну чего ты злишься, сладенькая?

Но вместо этого я хлебнул горького кофе, натянул гримасу конченого ублюдка и небрежно плюнул:
— Поговорить? И о чем же?

Настя прошла в кабинет. Взяла стоящий у стены стул и себя напротив меня. Как на приеме у врача. «Что у вас? Ангина? Раздевайтесь».
— О вашем поведении, — отчеканила куколка, испепеляя меня взглядом.

— Та-ак, — протянул я, откидываясь в кресле. — И что же в моем поведении вас не устроило, юная леди?

— Ваши придирки, — не задумываясь ответила она. — Вы относитесь ко мне предвзято.

Ага, предвзято. Забавное словно. Предвзято — разозлить, прежде чем взять. Я снова отпил кофе, чуть удивленно приподнимая бровь, будто не понимаю о чем речь. А затем медленно, выделяя голосом каждую букву, произнес:
— Вам показалось, Настенька.

— Не показалось! Я же вижу, как вы спрашиваете других, и как даете отвечать мне! Вы меня постоянно перебиваете, занижаете оценки. Прежде вы у нас ничего не вели, и я хочу знать, что стало поводом такого отношения!

Ух, злобная фурия. К тому же смелая. Очень смелая. Большая редкость, когда студенты приходят поговорить тет-а-тет. Обычно они либо терпят, либо бегут писать жалобы. Жалоб я не боялся. Система с размытыми критериями оценки — благодатная почва самоуправства. А если к этому добавить и ментальную местечковость руководства универа, то самое большее, что мне грозило в случае жалобы — это устный выговор и панибратское «не гаси ее слишком».