- Еще чашечки.

- Чашечки?

- Ну да. Садишься в чашечку, а она кружится.

- А если затошнит? - убираю прядь-завлекалочку за маленькое ушко.

- Выйдешь, - уверенно так заявляет. Не поспоришь.

Улыбаюсь. Искренне. А Аленка смеется. Смех у нее такой звонкий. Хочется, чтобы она не прекращала смеяться. Так чувствую, что все будет хорошо. Он сил мне придает.

Мама стоит в коридоре и ждет, пока мы оденемся и выйдем.

Наши дома стоят по соседству. Жить в ее квартире я отказалась. Как только могла позволить себе снимать скромную однушку, сразу перебралась.

Такой глоток свободы почувствовала, стоило мне переступить порог этой квартиры. Я словно сбросила с себя невидимый, но тяжелый балласт. Легко стало, радостно.

- Когда ты в следующий раз убежишь на свои танцульки?

Молчу. Ответ обдумываю.

Иногда с Аленкой сидит моя соседка - Томка. Она танцует в другом клубе. И у нее есть сын. Пятилетний Артемка. Вот так и выручаем друг друга. То я с детьми останусь, то Томка.

Но иногда приходится просить о помощи маму. Как сегодня. От таких звонков с просьбой о помощи всегда воротит и знобит. Чувствую себя провинившейся школьницей. Ожидаю всегда шумных вздохов, ругани и обвинений. Тяжело.

- Пока не знаю, - про сегодняшнее провальное прослушивание молчу. Мама в штыки воспринимает, что ее дочь виляет задницей у шеста, с ее слов, что уж говорить про стриптиз, - позвоню, наверное.

Хочется уже попрощаться и разойтись в разные стороны. После наших встреч такой осадок на душе, что не терпится отмыться. Смыть с себя всю грязь, что понавешал родной, казалось бы, человек.

- Ну-ну. Позвонишь… как обычно за два часа до своих потанцулек. Сорвется у тебя там что-то, так сразу матери будет названивать: помоги, посиди… - голос строгий и грубый. Невольно вжимаю голову в плечи. Я снова комочек, что пнули грубо ногой. Отлетаю, ударяюсь, теряюсь.

Мы прощаемся у подъезда. Спешно и смазано.

- Мам, - Аленка дергает за руку, - ну идем уже, - молча киваю.

Машина припаркована недалеко. Усаживаю дочь, пристегиваю. Ехать до парка не более получаса. Аленка даже успевает немного подремать. проснулась видать рано, вот ее и сморило.

Моя слабость сейчас ощущается сильнее всего. Происходящее со мной - сон. Я брожу во сне. Цвета кажутся яркими, а речь - замедленной.

Пытаюсь справиться. Не хватало еще заснуть за рулем.

В парке шумно, много семей гуляют с детьми. Смотрю с завистью. Я уже перестала представлять, что однажды у нас будет полная и счастливая семья. Внушила, что Аленка - все, что мне надо.

Мы катаемся вместе на каруселях, кушаем сахарную вату. Она такая вкусная. Хочется сказать, как в моем детстве. Но я не уверена, потому что мне ее никогда не покупали.

Потом был тир. Попасть не удалось. Выигрыша не было. Но посмеялись.

Мы кружимся, играемся. Я целую ее в шейку, а она хохочет.

За это время обида растворилась. Я больше не злюсь.

Вспоминаю Куколку. Надо бы позвонить и все ей рассказать. Переживает, скорее всего.

Телефонный звонок разрезает наше уединение с Аленкой. Она сейчас ест мороженое и испачкала в нем нос. Сидит, смеется. А я любуюсь.

Номер неизвестный. По коже пробегает озноб. Неприятный, колючий. Долго гипнотизирую цифры на экране.

- Але? - отворачиваюсь от Аленки, чтобы не вслушивалась в диалог. Она у меня любопытная. Запомнит то, что ей не предназначалось, а потом устанешь от расспросов.

- Нинель? - мужской голос низкий, красивый. Знакомый. - Игнат, менеджер “The Deux”, - хватаю ртом сладкий воздух - рядом тележка с попкорном. Он им весь пропитался.

- Слушаю, Игнат, - пытаюсь унять дрожь в руках. Телефон сжимаю с силой. И не понимаю, что хочу услышать. Сердце отбивает чечетку, с грохотом. А я молчу.