Состояние дна поглощает. Я барахтаюсь здесь, пытаюсь выбраться, но не получается, только глубже вязну.

Игнат без стука заходит в комнату. Пугаюсь. Если бы я была не одета? Черт, я все равно скоро сниму с себя это дешманское платье. Он и так увидит меня голой, будет оценивать, а в мыслях трахать так, как ему вздумается.

- Готова? - тон голоса безразличный. Окинул только меня невидящим взглядом.

- Думаю, да, - ни капельки не готова. Мне страшно. Безумно. Чувство такое ощутимое, что хочется кричать, чтобы не трогали, отпустили. Так бунтует моя душа, запертая в красивую золотую клетку в образе Клеопатры, мать ее, царицы.

- Ты выходишь вторая. Астра идет первая, - недовольно мазнул по моей груди. Он ее видел, рассматривал. Хочу прикрыться. Соски проступают сквозь тонкую материю. - Затем выходишь в зал, - делает паузу и окидывает меня взглядом. Он изучающий, внедряется под оболочку и поселяется там мерзким следом, - подсаживаешься за столики, общаешься, - подмигивает, - твоя задача развести на приват. Выпивка, закуски - все за счет клиента.

- А если, - прочищаю горло, позорно откашливаюсь. В глазах пелена от обиды. Она затмевает страх и ужас от предстоящего. И не получается спрятаться. Я ведь как на ладони, - если там, в комнатах, я почувствую себя в опасности? - смотрю с надеждой. Хочу услышать слова поддержки. Пусть они и будут ложью.

- В какой опасности?

- Я не хочу, чтобы меня трогали, - Игнат хмыкает, смотрит исподлобья. И мучает меня своим молчанием.

- Нинель. Ты пришла в стриптиз. Это не бордель, конечно. Трахаться никто тебя не поведет за угол. И заведение у нас не уровня хард. Без твоего согласия никто к тебе не прикоснется.

Обычно после этого следует громкое и шумное “но”. Сглатываю скопившуюся слюну. Заламываю пальцы, чешу кожу бедер. Нервы натягиваются. Смотрю ему в глаза в каком-то глупом желании уткнуться в плечо и заплакать.

- Я не хочу, чтобы меня трогали, - чуть смелею. На что-то надеюсь. И жду разрешение. Боже, я ожидаю, чтобы услышали мою просьбу.

- Ладно, - устало соглашается. - Озвучь только это своим клиентам. Но учти, что платят больше тем, кто и позволяет чуть больше. Ты же пришла за деньгами?

- За ними.

- Тогда в чем проблема? Сиськи не дашь потрогать? По бедру погладить. Не корчь из себя святую невинность. И не набивай себе цену.

Звучит грубо и жестоко. Я понимаю, что он прав. Но переступить не могу через себя. Как представлю сальные пальцы на моей кожи, начинает тошнить. Ком подкатывает к горлу и становится горько во рту. И на душе. Тоже горько и ржаво.

- Я поняла.

- В комнатах привата есть тревожная кнопка. Если твои условия не соблюдают, распускают руки, хотят сделать то, что не нравится тебе, - тон обычный. Он словно рассказывает распорядок дня, - нажимаешь. К тебе приходит охрана. Или я.

Киваю. Говорить становится трудно. Тошнота никуда не уходит. Становится только хуже. Сейчас Игнат описал мои рабочие обязанности. Стоит ли спрашивать, где поставить подпись, что ознакомилась?

Его общество стало мерзким, платье жутким. Оно облепило так, что кожа начинает зудеть. Раздираю ее сквозь ткань, сильно кусаю губу. Чувствую соленый привкус на языке - кровь. Терзаю ее дальше, чтобы вкус усилился. Господи, что я делаю?

Игнат все видит, замечает. Но молчит. Твою мать, ни слов поддержки и ободрения. Тотальное равнодушие и цинизм. Ненавижу и презираю. Я всего лишь тело, которое должно быть приятно глазу. Меня должны хотеть. Я должна к себе манить. А еще слушать, обнимать, угождать. Восхвалять весь этот сброд с хуем между ног. Боготворить их, возвеличивать.