Но есть и другая точка зрения, согласно которой, наоборот, кибервозможности применительно к конфликтам «смягчают» их природу и минимизируют ущерб как противника, так и затраты атакующей стороны. Профессор Военно-морской школы США Дороти Деннинг считает, что «если вы можете достичь того же эффекта с кибероружием вместо кинетического оружия, часто этот вариант этически предпочтительнее… Если операция нравственно оправдана, то кибермаршрут, вероятно, предпочтительнее, потому что он вызывает меньше вреда»[76].

Также отмечалось, что «успех согласно традиционной парадигме войны не обязательно эквивалентен успеху в киберсфере… Гений Клаузевица может быть неприменим для войны в киберпространстве. «Парадоксальная троица» войны по Клаузевицу состоит из насилия, шанса и субординации политики. Физическое насилие, присущее войне, не существует в киберпространстве. В киберсфере американские военные сосредоточены на элементах господства и отрицания, основанных на успехе нынешних доктрин в отношении воздушного пространства, суши и моря, вместо того чтобы рассматривать более адаптивные подходы, которые могли бы гарантировать больший успех, а также большие риски»[77].

Наконец, киберпространство не имеет в себе и через него не может применяться насилие в традиционном смысле. Разрушение может происходить, но оно не постоянно и восстановимо. И оно не эквивалентно смерти или поражению… «В киберсфере виртуальная реальность замещает физическую среду, а традиционная структура знания смещается. Киберсреда высвобождает человечество из физической реальности, ассоциируемой с традиционной войной. В киберпространстве смерть не является финалом»[78].

В экспертном сообществе США существовал довольно широкий спектр мнений в отношении того, что считать кибервойной и киберугрозами и как на них реагировать. Известный специалист по сетевым войнам Джон Аркилла указывал, что «подвиги кибервойн малого масштаба (Аркилла приводит в пример атаки на правительственные сайты Эстонии в 2007 г. и соответствующую инфраструктуру Грузии в августе 2008 г., приписывая данную инициативу российской стороне, а также инцидент с вирусом Stuxnet на иранских ядерных объектах. – Прим. авт.) в конечном итоге могут достичь больших размеров, учитывая явные уязвимости передовых военных и различных систем связи, которые с каждым днем все больше охватывают мир. Вот почему я думаю, что кибервойнам суждено сыграть более заметную роль в будущих войнах»[79].

Поскольку консенсуса в отношении кибервойны не было ни среди военных, ни среди политиков, в США начали использовать терминологию киберугроз и киберопераций.

Отмечалось, что «кибероперации могут быть проведены во всех областях ведения боевых действий: в воздухе, космосе, киберпространстве, на суше и море. Кроме того, несмотря на незрелость оперативных доктрин для киберпространства, доктрины для воздуха и космического пространства остаются актуальными и применимыми к сфере киберпространства… Хотя кибероперации имеют различные способы достижения эффектов, с точки зрения ВВС они похожи на другие воздушные и космические операции»[80]. А поскольку кибероперации применимы везде, то возникают новые категории.

«Контрвоздух, контркосмос, контрсуша, контрморе – операции, осуществляемые для достижения желаемой степени превосходства в данной области и в то же время направленные на недопущение использовать те же области врагом. Киберзадачи для данных сфер состоят в манипулировании базами данных, образами, контролем и энергией систем вооружений… Мы предлагаем следующее определение контркиберпространства (countercyberspace): функция, состоящая из операций для достижения и поддержания желаемого уровня превосходства в киберпространстве путем уничтожения, деградации или разрушение возможностей врага по использованию киберпространства…