Далее нужен был гипс. Достать его можно было только в лазарете, но вот попасть туда без разрешения начальства нечего было и мечтать. Увы, вольница у охотничьей команды закончилась вместе с ранением Линдфорса. Пришлось идти к Михаю. Поручик после памятного боя у Езерджи долгое время ходил как не свой, но постепенно пришел в себя, хотя и был лишь тенью бывшего командира стрелковой роты.

– Здравия желаю вашему благородию! – поприветствовал его Дмитрий.

– Охотник, – поднял на него глаза офицер. – Чего тебе?

– Господин поручик, разрешите отлучиться в лазарет?

– Зачем?

– Навестить рядового Шматова.

– А, это тот, кого ты раненого нашел?

– Так точно.

– Хорошо, только недолго.

– Слушаюсь!

– Подожди, – поручик, будто спохватившись, остановил собиравшегося уходить Будищева и пристально, словно не узнавая, вгляделся ему в глаза. – Верно ли, что это ты подстрелил Азиза-пашу?

– Так точно!

– И полковника Тинькова спас?

– Так точно!

– Да не кричи ты, – поморщился поручик, – отвечай по-человечески.

– Было такое.

– И пленного для генерала Тихменева ты раздобыл?

– Я, ваше благородие, только не один, а вместе с Федькой Шматовым.

– Черт знает что такое! – непонятно на что выругался поручик и махнул рукой, ступай, мол.

Размышлять, что все это значит, у Будищева времени не было, так что он как можно быстрее отправился к лазарету. Добравшись до места, он остановился и принялся разглядывать снующих туда-сюда санитаров и вскоре нашел того, кого искал. Нескладный солдат, ростом немногим выше Федькиного, пытался наколоть щепу для растопки, но руки у него дрожали, и топор все время соскальзывал в сторону. Причина тремора была крупными буквами написана на его необезображенном интеллектом лице – санитар явно мучился с похмелья.

– Онищенко, ты скоро? – раздался чей-то голос из палатки. – Инструменты кипятить надо!

– Давай помогу, браток, – улыбнувшись, предложил ему Дмитрий.

– Помоги, сделай милость, – не стал отказываться тот, – а то руки что-то не слушаются.

– Болеешь, поди? – усмехнулся Будищев, берясь за топор.

– Инх… инф… инхлюэнца[53] у меня, вот! – с умным видом отвечал ему санитар. – Тут, брат, лазарет, от заразы не спрячешься.

– Ну, это болезнь не опасная, ее легко вылечить.

– Да что ты понимаешь! – взвился оскорбленный в лучших чувствах медработник. – Тут, может, ученые люди, не тебе чета, разобраться не могут, а ты… ты…

– Точно тебе говорю, – не смутился Дмитрий, – у меня, кстати, где-то было лекарство, хочешь попробовать?

Сняв с пояса флягу, сделанную еще во время стоянки в Бердичеве, он энергично встряхнул ее содержимое и, открыв пробку, понюхал. Нос Онищенко тут же пришел в движение, в глазах родилось понимание, и низший служитель Гиппократа неуверенно протянул руку.

– Нукася…

Взяв в руки протянутую ему бутыль, санитар неуверенно приложил горлышко к губам, и живительная влага факельным шествием прошла по ссохшемуся горлу. Впрочем, насладиться в полной мере Будищев ему не дал, тут же отобрав емкость.

– Помогло? – насмешливо спросил он солдата.

– Спаси тебя Христос, – закивал тот, – вроде попустило!

– Ну, вот и хорошо, а теперь бери растопку и неси, а то заругают!

Онищенко, вздохнув, взялся за щепу, но тут же охнул и схватился за сердце.

– Ох!

– Что случилось?

– Ох, худо мне, инх… инхлюэнца проклятая, дай-ка еще снадобья своего, сделай милость…

– Это можно, – сочувственно глядя ему в глаза, покивал Дмитрий, – у меня этого гуталину просто завались!

– Какого гуталину? – испугался санитар.

– Виноградного, – охотно пояснил ему Будищев, – только вот, если хочешь еще получить, надо кое-что сделать.

– Чего сделать? – недоверчиво спросил Онищенко, но вожделенная фляга была совсем рядом, и измученный похмельем нестроевой, не имея сил сопротивляться, покорно выслушал, что ему прошептал Будищев.