классный вагон, а солдаты занимали места в теплушках. Кто и когда дал этим деревянным коробкам на колесах такое название, Дмитрий не знал, но первое, что пришло ему в голову, при ближайшем знакомстве с ними, было – скотовоз! Единственным, что можно было назвать хоть каким-то удобством в них, были грубо сколоченные нары, позволявшие разместить «пассажиров» в два яруса, и обитые войлоком стены. На полу и нарах лежала солома, очевидно, предназначенная для утепления. Ни про отопление, ни про туалет не было и речи, и каково будет путешествовать в этих, с позволения сказать, вагонах, если ударят морозы, можно было только догадываться.

– Чего встали, ну-ка вперед! – гаркнул Галеев, когда дошла их очередь.

Солдаты дружно полезли внутрь теплушек и принялись размещаться. Закинув ранец и сухарный мешок на одну из полок, Будищев тут же отправился вслед за ними. Его соседями оказались приятели вольноперы и, конечно, неразлучный с ним Шматов. Вчерашним студентам их средство передвижения тоже не слишком понравилось, а вот Федя, как видно, счел его вполне благоустроенным и удобным.

– Чего только люди ни придумают, – мечтательно сказал он, устраиваясь на нарах. – Раньше бы мы на своих двоих, эвон, сколько маршировали, а теперь, гляди-ка, паровоз нас повезет по чугунке!

– Да, – с некоторым сомнением в голосе согласился с ним Лиховцев, – прогресс не стоит на месте. Железные дороги представляют куда больше удобства, нежели прежние экипажи.

– В смысле, те еще хуже? – поинтересовался Дмитрий.

– По крайней мере, медленнее, – хохотнул неунывающий Николаша.

– Эй, глядите-ка, православные, какая мамзеля нас провожать пришла! – раздался голос какого-то разбитного солдатика, сидящего у раздвинутых настежь дверей.

– Небось, студентов наших выглядает, – пробурчал зрящий в корень дядька Никифоров.

– Не, – засмеялся в ответ первый, – она не иначе к Графу!

– Это ты почему так решил?

– Больно фигуристая, как раз по его рукам, – не задумываясь, отвечал балагур, вызвав всеобщий смех.

Штерн с Лиховцевым, привлеченные этими словами, выглянули наружу и, узнав Софью, тут же выпрыгнули из теплушки, подбежав к девушке и сопровождавшему ее отцу.

– Модест Давыдович, Софья Модестовна, – пролепетал Алеша, пожирая глазами предмет своего обожания, – какой чудесный сюрприз!

– Ну что вы, право, молодые люди, – благодушно пробурчал в ответ Батовский. – Неужели вы думали, что мы не проводим вас в столь долгий путь.

– Но, любезный дядюшка, – воскликнул Николай, – как же вы нас сыскали в этом вавилонском столпотворении?

– Как говорят в народе – долго ли умеючи!

– А отчего я не вижу своего кузена?

– О, этот несносный мальчишка имел неосторожность простудиться и потому посажен Эрнестиной Аркадьевной под арест.

– В таком случае, кланяйтесь Маврику и пожелайте ему скорейшего выздоровления!

– Не премину.

Пока они так разговаривали, Дмитрий тоже выглянул из вагона и тут же наткнулся глазами на ту самую барышню, которая так заразительно смеялась над его нелепым видом при выписке из больницы. Как-то так случилось, что глаза их встретились, и он не нашел ничего лучшего, как кивнуть и приложить два пальца к козырьку кепи, будто и впрямь был графом. Девушка удивленно и, скорее всего, по привычке, ответила ему кивком. Это не укрылось от внимательного взора ее отца, и Модест Давыдович не без удивления спросил:

– С кем это ты поздоровалась, Софи?

– У этого солдата ужасно знакомое лицо, – смутилась девушка, – правда, я никак не могу припомнить, где мы встречались.

– А ведь верно, – согласился с ней доктор.

– Ну, что же вы, дорогой дядюшка, – засмеялся Николаша, – своего пациента не признали!