На плитах громоздились огромные алюминиевые чаны, опутанные сетью трубок с манометрами и заливными воронками. Процесс самогоноварения у пройдошистой Клеопатры Вормсдухтовны был поставлен на широкую ногу и, судя по всему, приносил ей неплохой доход. Кругом в штабелях и так, в беспорядке, были расставлены дощатые ящики и фанерные короба, в которых размещались бутылки и бутыли, некоторые ещё пустые, но большинство заполненные горючей жидкостью.

Ассортимент выпускаемой продукции был крайне разнообразен. На бутылках красовались рукодельные этикетки с броскими названиями: «Водка «Колупаевские родники», мягкая», «Напиток алкогольный «Колупаевские закаты»», «Коньяк марочный «Колупаевская лоза». Разумеется, на вершине торговой пирамиды красовалась «Водка особая «Колупаевский кремль»». Действительно, в окрестностях города находились развалины какого-то древнего монастыря, которые местные краеведы с маниакальным упорством выдавали за первопрестольные постройки, пережившие Всемирный потоп.

Не скрою, наиболее строго охраняемым секретом изготовителей-вредителей являлся уникальный рецепт, в основу которого была заложена нехитрая концепция. Суррогатное пойло могло быть доведено до нужной кондиции, если в его состав добавить разной степени насыщенности эссенцию из крепко заваренного чая, настоянного на гуталине, с включением пережжённого сахара.

Разумеется, в пределах своего подпольного цеха госпожа Уйсик не жила. Левые деньги с лёгкостью обеспечили их обладательнице трёхкомнатную кооперативную квартиру в престижном районе Колупаевска с видом на тихоструйную речку.

Своим появлением махинатор Царскосельский нарушил отработанную до автоматизма конвейерную идиллию: от усердия поджав губы, Клёпа разливала в разнокалиберные ёмкости пятидесятиградусную муть, а её подручный, уже известный нам старый дядька Кукиш Потап Конакоевич, запечатывал их пластиковыми и деревянными пробками.

Свою работу он делал исправно, так как от натуги беспрерывно сопел, кряхтел и чуть ли не рыгал. Окончательно вставший на путь разложенца Потап Конакоевич был одет в рваную промасленную спецовку, которую однажды приволок со склада, на котором когда-то так славно трудился.

– Чего ты, Митроха, всё шляешься? Пра-слово – шакал. Людей от дела только отрываешь. – Кукиш с раздражением отложил пробочный пресс и повернулся всем корпусом к нежеланному посетителю, которого он так страстно невзлюбил по выдуманной им причине якобы утаённой бутылки марочной водки.

Сегодня пенсионер-мошенник был особенно не в духе. Он крепко не выспался. Всю ночь его преследовал жуткий сон, как какой-то мужик без имени и брюк, но в белой расстёгнутой рубахе гонялся за ним с огромным бронзовым подсвечником в руках, чтобы обрушить его на голову карточного шулера Кукиша. «Ужо, Потапка, достану тебя! Все рёбра пересчитаю, тысячекратный хам и паразит! Сучье вымя!» – орал босоногий мужик и бессчётно поминал мать нечистого на руку преферансиста.

– Действительно, Митрофан, ты с чем к нам пожаловал? – на выдохе устало спросила Царскосельского самогонщица Клеопатра Вормсдухтовна. Она рада была возможности передохнуть, а заодно переброситься словами с такой экзотической личностью, какой ей представлялся заявившийся в её апартаменты дворник-коммерсант.

Клёпе уже порядком осточертели все эти банки, склянки и тяжёлые, как гири, варочные кастрюли. Голова у колупаевской бутлегерши шла кругом. Ароматы низкопробного пойла основательно пропитали её мозги. Что ни говори, но труд на ниве производства подпольного алкоголя тяжек. Огненные цифры статьи 158 УК РСФСР витали в воздухе и грозили обрушиться на головы бедовых предпринимателей.