Хармон махнул рукой, подзывая, Джоакин нехотя подъехал поближе. Торговец протянул ему полдюжины агаток.
– Бери. Ты заслужил их. Отличная работа.
Джоакин взял монеты и глухо переспросил:
– Правда?
– Чистая. Я даже не ждал от тебя такой прыти. Ты больно уж похваляешься. Многие похваляются, но ты много ловчее, чем бывают хвастуны.
Слова звучали искренне – Хармон приятно удивился Джоакиновому мастерству. Но это была лишь половина удивления. Вторую вызвал кинжал.
После схватки Джоакин наспех обтер его травой от крови, а на ближайшем привале принялся основательно чистить. Увидев оружие, Хармон присел рядом, попросил поглядеть. Отличная, изящная работа: узкое сверкающее лезвие, витиеватая посеребренная гарда, но главное – два полукруглых выреза в основании рукояти, этак под черничную ягоду размером.
– Где ты взял его? – спросил Хармон.
– Боевой трофей.
– Ты же понимаешь, приятель, что это за штука?
Джоакин кивнул. Но Хармон все же уточнил:
– Это искровый кинжал. Одним касанием лезвия можно уложить тяжелого латника.
– В нем нет очей, – печально буркнул Джоакин.
– Верно, – согласился Хармон, поглаживая пальцем пустые выемки. – С очами он стоил бы дороже, чем вся твоя экипировка вкупе с лошаденкой. Но и без них ты мог бы выручить за него несколько елен, а то и целый золотой эфес. Хочешь, помогу продать?
– Нет, – покачал головой Джоакин.
Хармон повертел кинжал еще, разглядел вензель на навершии рукояти.
– Это парадное оружие, не боевое, – сказал Хармон. – Для сражения он слишком короток и изящен. Такой штуке место в дворцовой зале, на боку у какого-нибудь лощеного графенка.
– И что?
– Ты не мог взять его трофеем в бою. Мог украсть – но вряд ли, если я хорошо рассмотрел тебя. А мог добыть в поединке – это более похоже. В любом случае, за то или другое легко можешь вляпаться на позорный столб с плетьми. А если попадешься на глаза тому, кто украшает грудь таким же вензелем, – Хармон показал навершие кинжала, – то, глядишь, и пеньковым ожерельем на шею разживешься.
– Не продам, – хмуро покачал головой Джоакин и отобрал кинжал.
По мнению Хармона Паулы, это было глупое решение. Таскать на поясе обвинение против самого себя, вместо того, чтобы носить золотой в кармане – явная дурость. Однако, когда Хармон вернулся в фургон, глаза его поблескивали. Загадка. Хорошо, когда в человеке – загадка! Для него самого, может, и не особо, но вот наблюдать его со стороны, пытаться разгадать – отличная, редкая забава!
Хорошо бы девицу ему, – подумал Хармон о парне. Такие, как он, особо забавны, когда влюблены… или когда в них самих влюбляются. Хармон Паула не ожидал, как скоро он окажется прав, и даже дважды.
Стрела
Апрель 1774 года от Сошествия
Кристальные горы (герцогство Ориджин)
– …по этой самой тропе! Наши Праотцы – сотня здоровых мужиков, все как на подбор суровые, крепкие, бородатые; им все ни по чем, как дикому вепрю. А среди них – шестнадцать нежных цветочков, розовых таких жемчужинок – святые Праматери. Они ступают по тропе своими тонкими ножками, со всех сторон окруженные надежной мужской защитой. Янмэй Милосердная, и Светлая Агата, и Мириам Темноокая, и…
Ты всех шестнадцать Праматерей перечислишь, или кого забудешь? Или устанешь, наконец? – подумал с надеждой Эрвин. Говоривший, однако, не знал усталости. Он звался бароном Филиппом Лоуфертом и являлся имперским наблюдателем при экспедиционном отряде. Для всякого похода за известные границы Империи необходимо включать в число участников человека, напрямую служащего Короне, – закон Константина, издан в 13 веке… Филиппу Лоуферту было изрядно за сорок, он носил козлиную бородку и считал себя гением красноречия.