– Это мулы, госпожа…– и пояснил. – Турки лошадей берегут, в повозки не запрягают. Зато и верхом на мула или лошака турок не сядет, считают это позором.

Проскакали поселяне, стих стук колёс, солдаты стали выбираться на дорогу. Тане, ведущей Ветерка под уздцы, пришлось остановиться. Впереди замешкался солдатик, он зацепился полой за толстый сук и ворчал, освобождая шинель:

– Чего это мы от басурман в сугробы полезли? Их малёхо, разом бы прикончили, а поклажу забрали.

Любомир, отряхиваясь от снега, задумчиво покивал головой. Наверное, был согласен, но накануне подполковник втолковывал, что разведка важнее, чем стычки с противником, и он произнёс:

– Командир предупреждал, что нельзя шуметь… Если б турки в сторону Шумлы ехали, нельзя было бы их пропускать, чтобы бимбашам о нас не рассказали. А эти домой едут. Испугались, запрутся в селе и долго не высунутся.

– Домой, думаешь? – недоверчиво переспросил солдат.

– Домой, домой. Я видал этого старика, он из села, которое утром офицеры с горы в трубу разглядывали… А их поклажа на что тебе? Ковры да горшки везут. Наверно, ездили в Эски-Стамбул иль Шумлу зерно продавать, а там городской товар закупили.

– Горшки? И то правда, чего их по лесу таскать? – согласился ворчун.

Вызвездило, ночь обещала быть светлой. Открывшаяся глубина чёрно-фиолетового неба с россыпью перемигивающихся небесных светлячков обрадовала капитана Бегичева. Он собрал молодых офицеров, чтоб показать, как с помощью сектанта по звёздам определять свои координаты. (Сектант – инструмент дорогой, но капитан, бывший преподаватель, не пожалел на него денег). Демонстрируя его, Бегичев больше обращался не столько к своим воспитанникам – те это в корпусе уже изучали, сколько к пехотинцам, что сгрудились вокруг и смотрели на наставника, как зачарованные.

Таня осталась возле костров, прилегла на ковёр, уложенный поверх нарубленных веток. Серж и Николя набросили на неё свои шинели и убежали к командиру. Ковры в России считаются роскошью, небогатые дворяне застилают ими полы в гостиных только в праздничные дни, а потом убирают и заматывают в полотно, пересыпая нафталином, чтобы от пыли и моли уберечь. А в Турции, оказывается, ковёр – не роскошь, а чуть не главный предмет обихода, имеющийся в каждом захудалом семействе. Кочевник его в походе на землю кидает, чтоб от сырости спастись, ковром от дождя и снега закутывается, ковром лошадь накрывает. В домах Правод русские находили много ковров: больших и маленьких, тяжёлых, с очень длинным ворсом, и лёгоньких, тонких. А ведь при отъезде самое ценное забирают, значит, оставленное не слишком и дорого для них. Ныне у многих солдат имеются ковры, в походе это крайне полезная вещь.

…Костры, лошади, бездонное небо над головой – от всего этого было ощущение некого дежавю. Всплыла картина из детства: ночь в таборе, возле костров цыгане попыхивают трубками, у реки – табун лошадей… Бабушка иногда позволяла ночевать у цыган, это случалось редко, зато те картины крепко-накрепко врезались в память, ночь в таборе казалась фантастически прекрасной, настоящим приключением. Цыгане, Пелагея – как это всё далеко! Родное, бесконечно милое, но, увы, невозвратимое, как и само детство…

Здесь толкотня оживлённей, больше людей, греющихся у огня, да и костров больше. К тому ж снег кругом, а не густые травы. Однако небо, втягивающее взоры в свою глубину, кажется таким же, да оно и есть то же самое; небо, как и Господь Бог, – одно на всех. Таня чуть прикрыла ресницы, и показалось, что звёзды танцуют, хороводятся, словно девушки на лугу во время летнего праздника. Вспомнила серба с печальными глазами по имени Любомир. Имя-то какое мирное, уютное! И он спокойно говорит, что его участь – война… Перевела взгляд на костры, поискала его глазами. Пандуры развели костёр почти в самом лесу, наверное, и он там.