В сопровождении конвойных осужденный отошел к дальнему углу залы, огороженному от остальной ее части цепью с широким и длинным звеном, концы которой были плотно сомкнуты на железных кольцах, вбитых в гранит стен, дождался, когда один из Стражей приподнимет цепь, слегка нагнул голову и проскользнул под ней, оставшись один перед небольшим постаментом из черного мрамора.

– Входи! – негромко, но отчетливо произнес командир конвоя, и все присутствующие затаили дыхание.

Сафонов шагнул вперед, и, едва обе его ступни коснулись тщательно отполированной поверхности постамента, как силовое поле, окружавшее его, исчезло.

Конвой напрягся, готовый отразить возможную безумную попытку осужденного бежать от наложенного на него наказания, но Сафонов даже не дернулся в их сторону.

– Придет день, и вы осознаете правоту моих слов, – произнес он, обращаясь не то к Совету, не то персонально к Ригорду. – Даст Бог, это будет не последней мыслью в вашей жалкой жизни!

Как только последний звук сорвался с его губ, из постамента вырвалось темное облако и, окутав Сафонова своим непроницаемым для взглядов покрывалом, исчезло, унеся его с собой в мир-тюрьму, мир-смерть.

Дорожное полотно, виляя, стелилось среди могучих деревьев, закрывавшими своими густыми кронами ясное небо и отсеивавшими добрую половину солнечных лучей, пытавшихся пробиться к земле, а по нему, следуя всем заковыристым поворотам, ехал пикап фирмы «Форд». Автомобиль был 1973 года выпуска, но вполне удовлетворял его владельца, немолодого фермера Джеральда Хортона, так как был вместительным и надежным.

Дорога Джеральду была знакома, он ездил по ней каждые две недели вот уже сорок лет, так что его взгляд то и дело перебегал с дороги на сидевшую на пассажирском сиденье юную девушку.

Это рыжеволосое создание невысокого роста с пронзительными зелеными глазами сошло с рейсового автобуса и, зайдя в бар старушки Октавии, повергло всех в шок вопросом о том, как добраться до дома Бернарда Расселла. Старина Джим, местный шериф, поперхнулся лимонадом, бездельник Эдвард, его непутевый сын, чуть не грохнулся со стула, поворачиваясь, чтобы взглянуть на эту отчаянную девушку, а сама Октавия уронила на пол ящик с виски, бутылки которого собиралась расставить на полке.

– Так кем он приходится тебе, старина Расселл? – не выдержав, повторил вопрос, уже заданный девушке в баре, Джеральд.

Валери (так она назвалась) повернула голову в сторону фермера, пошевелила губами, словно раздумывая, стоит ли отвечать, а потом все же ответила:

– Он – мой дед!

– Дед? – переспросил Джеральд. – То есть у него есть дети? Почему тогда я ни их, ни тебя никогда не видел?

– У него только один ребенок, моя мать, – сухо произнесла девушка. – И она, как и я, никогда не видела его. Моя бабушка рассталась с Бернардом Расселлом задолго до рождения дочери, поняв, что дети не вписываются в его жизненный план.

– Наконец-таки хоть что-то похожее на старину Расселла! – облегченно хмыкнул Джеральд. – Хотя сам факт того, что у него есть ребенок, для меня удивителен.

– Почему? – сузив глаза, спросила Валери. – Вообще, какой он, мой дед? Моя мать ничего о нем не рассказывала, так как сама ничего о нем не знала, а бабушка, пока была жива, пресекала любые попытки разговора о нем.

– Каков он? – повторил Джеральд, почесывая свой покрытый жесткой щетиной подбородок. – Боюсь, деточка, на этот вопрос тебе никто не ответит. Никто из нас не знает твоего деда, многие из местных даже не видели его в лицо, а те, кто видел, не мечтают о второй встрече.

– Почему?

– Нелюдимый он, – просто ответил Джеральд. – И не любит, когда кто-то к нему приходит. К примеру, месяц назад подвыпивший Эдвард поспорил с приятелями, что подойдет к дому Расселла и постучит в дверь. Отрезвление пришло быстро и задолго до порога дома твоего деда: одновременно со стрелой, просвистевшей в паре миллиметров от уха Эдварда. Вот таким образом старина Расселл предупреждает всех, что не стоит набиваться к нему в гости!