– Не расстраивайся. Хочешь, вместе поищем его квартиру? – предложил Антохин.

Ира покачала головой.

– У меня к нему личный разговор.

Лицо Антохина потемнело.

– Не будь ребенком, – сказала Ира. – Я тебе потом все расскажу.

Антохин поднял голову и посмотрел сквозь паутину дубовых ветвей на памятник Чайковскому. Он был запечатален скульптором в таком диковинном движении, будто вышивал на пяльцах.

– Понимаешь, я тоже хотел бы у Сергеева кое-что аскнуть.[20] Но раз так… – он снова повернулся к Ире. – Только потом обязательно все расскажи.

– Не сомневайся, у меня слово из сверхтвердых сплавов. – Ира достала из кармана мобильник. – Вот засада! Уже два! На тренировку не успею!

Она подбросила на плечах рюкзак и, прыгая через железного цвета лужи, помчалась к остановке. Антохин снял очки, протер линзы специальной очковой салфеткой и, вернув их на нос, потащился в противоположную сторону, к метро «Александровский сад».

Через двадцать минут Ира уже бежала по Большой Грузинской к площади с «каменным пальцем». На этот раз Ире повезло. Дверь второго подъезда была широко распахнута. Стащив со стоящего тут же грузовика диван, грузчики пытались занести его в подъезд. Но диван, кажется, был слишком велик. Грузчики поворачивали его то так, то эдак и неприлично ругались.

За их действиями с интересом следила сидящая на лавочке старушка в очках. Ира подошла к ней.

– Можно вас спросить?

Взгляд бабушки, оторвавшись от дивана, пробежал по Ириным ботинкам, брюкам, куртке и наконец остановился на «шлеме».

– Подумать только, как ужасно одевается нынешняя молодежь! – Она будто не слышала обращенного к ней вопроса. – Когда я была маленькой…

– В какой квартире живет Игорь Севастьяныч Дмитриенко? – перебила ее Ира.

Старушка недовольно подвигала морщинистыми губами.

– В шестидесятой, мальчик. Так вот, когда я была маленькой…

Но Ира уже вошла в подъезд.

Впихнуться в лифт вместе с грузчиками было невозможно, поэтому Ира решила подниматься пешком.

На лестнице этого дома не валялись окурки. На стенах не было ни одной нецензурной надписи, ни одного неприличного рисунка. Мусоропровод не источал никаких запахов. Для Иры это было непривычно.

На четвертом этаже она вошла в стеклянные двери, отделявшие лестничную площадку от жилых помещений, и пошла по узкому проходу, наполовину заставленному коробками. Проход заканчивался черной дверью со стеклянным рыбьим глазом и цифрой «60».

Ира сняла шапку, вдавила большим пальцем красную кнопку звонка и отошла. Она нервно теребила в руках свой «шлем». Никогда еще Ира так сильно не волновалась.

Наконец в квартире послышались шаркающие шаги. Тренькнул замок, и дверь открылась. В проеме стоял знаменитый писатель. На нем были мягкие вельветовые брюки и тапочки, похожие на пару морских свинок. Рубашку с короткими рукавами украшал яркий узор в духе раннего импрессионизма. В руке писателя белела пустая чашка. В глазах прыгало недоумение.

Мидас посмотрел на Иру, а потом в темный проход за ее спиной, будто не мог поверить, что это она звонила.

– Вам кого? – спросил он наконец.

Ира проглотила вдруг возникший в горле ком и сказала:

– У меня к вам важный разговор.

Мидас потерянно оглянулся в квартиру, снова посмотрел на Иру и посторонился.

– Ну… проходи. Не на площадке же разговаривать. К тому же о важном.

Длинная прихожая Мидаса могла сойти за филиал какого-то крупного музея. Тут не было ни привычной вешалки для одежды, ни зеркала. Стены покрывали десятки картин. Больше всего было портретов. В основном они изображали мужчин в париках и камзолах. Впрочем, встречались и дамы. Они были украшены столь мощными серьгами и диадемами, что оставалось удивляться, как их хрупкие шеи не подламывались от такой тяжести. Все портреты потемнели от времени, и потому казалось, что на них изображена ночь. С противоположной стороны на дам и господ с икон хмурились суровые лики святых. В уголке, у старинных напольных часов, поначалу принятых Ирой за шкаф, располагались немецкие гравюры. Там были мельницы и толстые мельники в белых чулках, которые танцевали с огромными кружками. Вдруг дряхлые часы запыхтели, показывая одышку, поднатужились и, собравшись с силами, пробили половину третьего.