Победивший дуэлянт, в синяках и лохмотьях, стоял посреди замковой площади со связанными руками. На жутком морозе. Но никто ничего не говорил, никто не бросал оскорбления. Ни один человек из построившихся в шеренги воинов не издал ни звука.

Откуда же он мог знать, что его противником был названный сын их правителя? И что он оклевещет его, как разбойника, прыгнувшего на «сына двора» сверху, повалившего его и избившего, а после этого укравшего всё золото, которое на самом деле было пропито в одной из самых грязных подворотен с бандой уже настоящих разбойников?

И вот теперь, будучи победителем в дуэли, он получил первое и самое тяжёлое в своей жизни поражение, и должен был уйти. Уйти навсегда от всех, кто был с ним всё это время. И больше он их никогда в своей жизни не увидит. Не увидит тех, кого вёл в победоносные атаки. Не увидит тех, кто стоял рядом с ним спина к спине. Не увидит тех, кто стал ему семьёй…

– Да! Хочу! – Хоть и с явным трудом, но он всё же поднялся с колен. – Я не делал этого и неважно, что вы мне не поверите. Я говорю это не вам! – Ирвинг смотрел прямо в глаза своих палачей. – Я говорю это тем, кто верит слову чести, слову того, кто никогда их не предавал – своим братьям, прошедшим со мной всю войну. Братьям, которые не раз спасали меня от гибели и которых не раз спасал я. Помните, друзья! Здесь вам никогда не найти справедливости. Я ухожу с этого места, где у власти мертва душа. И я помогу эльфам, которых магистрат предал, присягнув в верности Ротгару. Прощайте, Верховные, – выплюнул он напоследок. – Прощайте и молитесь, чтоб мы не встретились на поле боя!

Не ожидая, когда окруживший его народ отойдёт от шока, в который его погрузили слова воина, Ирвинг повернулся. Так быстро, как только мог при своём нынешнем состоянии, воин пошёл прочь. С высоко поднятой головой он вышел из ворот и, ни разу не оглянувшись, направился в сторону леса, с трудом различимого вдали. Он не видел, как начали перешёптываться воины в строю, не видел, как победоносно усмехается «сын двора» и не видел, как испуганно переглядываются его палачи. Он не видел всего этого, и не замечал более окружающего его мороза.

Ирвинг сидел на холодной мёрзлой земле, укутанный с головой в шкуру недавно убитого им волка, на которой ещё сохранялись следы крови зверя. Он сидел возле костра, на котором жарилось мясо его добычи, а рядом стояло самодельное копьё с такой тщательной балансировкой, которую нельзя было бы ожидать и от стандартного, но выкованного в кузнях, оружия солдат в его городе. Долго воин вглядывался в изящную пляску пламени, различая там то танцующих дам, то дуэли… И вдруг его слух будто бы различил походную песню вдали:

Солдат из Лиги навсегда

Уйдёт в последний свой поход

И не вернут его года

О нём и память вся умрёт…

«Показалось» – подумал ветеран, однако песня всё приближалась и звучала всё громче и громче:

Не прославлять ему бордели,

Не вдохновлять ему девиц.

Мы славу отыскать хотели,

А обрели смерть от убийц.

И вот уже показалась голова колонны. Здесь были все, с кем он когда-либо воевал. Вот Лучник, славный своим попаданием патрульному в одном из городов в глаз с почти 500 шагов. Вот идёт Мясник, разрубающий своим топором почти напополам всадника в полном облачении. Все, кто был ему дорог, одновременно дезертировали в момент подготовки к атаке на последний эльфийский город Эолан. На город, которому и спешил помочь изгнанный Ирвинг.

Хвост колонны подтянулся как раз в момент, когда отряд допевал последний куплет марша:

Но всё ж мы встанем, как и прежде,

Сердца мертвы, полны тоской.