«Я расстроен, – говорил он себе, сидя в золотой дымке, окутавшей подножие деревьев, подобно водам призрачного моря, – расстроен тем, что не могу найти тело человека, павшего от моей руки! Неужели я, исполняя долг часового, желаю при этом непременно отнять человеческую жизнь? Зачем мне это? Если нам и угрожала опасность, мой выстрел предотвратил ее; именно это от меня и требовалось. Нет, я действительно рад, что ни одна жизнь не была погублена без нужды. Но я поставил себя в двусмысленное положение. Я удостоился похвалы начальства и зависти товарищей. По всему лагерю носятся слухи о моей отваге. Это несправедливо: я не трус, но меня хвалят за то, чего я не совершал или, напротив, совершил. Все думают, будто я храбро остался на посту, не тратя патроны, хотя именно я открыл стрельбу и остался на месте во время общей тревоги, потому что не знал, куда бежать. Так что же мне делать? Сказать, что увидел врага и выстрелил? То же самое сказали остальные, но им никто не верит. Сказать правду, которая подорвет веру в мою смелость и будет похожа на ложь? Ох, как же я влип. Господи, помоги мне найти того парня!»

С этим пожеланием рядовой Грейрок, которого наконец одолела истома осеннего полудня и убаюкало жужжание снующих в зарослях насекомых, настолько позабыл об интересах Соединенных Штатов, что позволил себе задремать, презрев опасность быть схваченным. И ему приснился сон.

Во сне он был мальчишкой, живущим в далеком прекрасном краю на берегу великой реки. По ней величественно ходили высокие пароходы, увенчанные башнями черного дыма, который предупреждал об их появлении задолго до того, как они преодолевали излучину, и повторял их движения после того, как они уходили за горизонт. И рядом с ним всегда был тот, кому он отдавал свое сердце и душу, – его брат-близнец. Они вместе бродили по берегу реки, вместе исследовали окружающие ее поля, собирали душистую мяту и веточки ароматного сассафраса на холмах, господствующих надо всей округой. За холмами лежал Мир Догадок, а с пологих вершин, если смотреть на южный берег великой реки, можно было разглядеть Сказочную Страну.

Плечом к плечу, сердце к сердцу, сыновья овдовевшей матери, они бродили светлыми тропами по мирным долинам под молодым солнцем, каждый день совершая удивительные открытия. И все эти золотые дни были напоены одним звуком – богатыми, трепетными трелями пересмешника, живущего в клетке над дверью их домика. Они заполняли каждый эпизод сна, как музыкальное благословение. Веселая птаха не замолкала никогда: бесконечные трели, казалось, сами струились из ее горлышка безо всяких усилий, плещась и журча при каждом биении сердца, как воды живого источника. Свежая, чистая мелодия в самом деле была духом того времени, смыслом и толкованием загадок жизни и любви.

Но пришло время, когда сон омрачился горем, и в нем пролился дождь слез. Добрая матушка умерла, домик на краю поля у великой реки снесли, а братьев отдали под опеку двух родичей. Вильям (наш рядовой) переехал в большой город в Мире Догадок, а Джон пересек реку и отправился в Сказочную Страну, в далекий край, где жили люди со странными и жестокими привычками. Именно ему по завещанию матери перешла единственная, по их мнению, ценная вещь – клетка с пересмешником. Братьев разделили, но птицу разделить было нельзя: ее увезли на чужбину, и с тех пор она исчезла из мира Вильяма. Но ее песенка продолжала звучать и во времена одиночества, до конца сна – в его ушах и сердце.

Родственники, усыновившие мальчиков, враждовали между собой и не поддерживали связь. Некоторое время братья обменивались письмами, полными мальчишеского задора и хвастливых рассказов о новых и больших открытиях, о перспективах в жизни и новых покоренных мирах, но со временем письма стали реже, а с переездом Вильяма в большой и великий город связь окончательно оборвалась. Но песня пересмешника не умолкала ни на минуту, и когда спящий солдат открыл глаза и взглянул на окружающий его сосновый бор, именно наступившая тишина оповестила его о пробуждении.