Такого мнения придерживались и источники куда более аналитические по своему складу, начиная с такого профессионального офицера и трезвого историка-фактолога, каким был Аммиан Марцеллин, который, обладая всей полнотой необходимых сведений, признавал важное стратегическое значение гуннов ещё до воцарения Аттилы:
Семя и начало всего этого несчастья и многообразных бедствий, вызванных яростью Марса… [имеется в виду катастрофическое поражение римлян при Адрианополе 9 августа 378 г.]… восходит, как выяснено, вот к какому событию. Племя гуннов… [которое] превосходит своей дикостью всякую меру…[32]
Итак, именно через посредничество вооружённых беглецов гунны впервые вырвались на римскую историческую арену. В 376 г. огромное количество людей – мужчин, женщин и детей – собралось у надёжно укрепленной и охраняемой границы по Дунаю. Среди них были ираноязычные аланы, но большинство составляли германцы-гепиды и ещё более многочисленные готы: тервинги и грейтунги; все они просили пропустить их на безопасную территорию империи.
Среди них было немало грозных воинов: не только германцы с копьями и мечами, но и всадники-аланы, облачённые в доспехи и вооружённые пиками. Но все они пустились в паническое бегство, устрашённые гуннами, которые пришли из степей, находящихся где-то далеко на востоке. Римляне в ту пору ничего не знали о гуннах, но готов и гепидов они знали с середины третьего столетия: сначала как опасных завоевателей, совершавших набеги и с суши, и с моря, а затем как почти мирных соседей, приходивших к границе в основном для торговли и для того, чтобы предложить себя в качестве наёмников в имперскую армию. Варвары получили разрешение перейти границу с тем условием, что они будут служить империи. Однако затем римские должностные лица не исполнили своё обещание обеспечить их зерном, что в конечном счёте привело к мятежу, который император Валент пришёл подавлять с полевыми армиями с Востока. Он потерпел поражение и был убит, две трети его армии погибли. Тогда-то римляне и поняли, что готы, гепиды и аланы, достаточно сильные, чтобы победить римлян, сами бежали от гуннов, как отара перепуганных овец.
Более столетия спустя величайший историк своего века, Прокопий Кесарийский, в побочном (и потому особенно показательном) комментарии приводит следующий краткий рассказ:
Ещё в древние времена римские самодержцы, препятствуя переходу живущих в тех местах варваров через Дунай, заняли укреплениями весь берег этой реки, не только по правой её стороне, но во многих местах они выстроили городки и крепости также и на другом, левом её берегу. Но эти укрепления они выстроили не так, чтобы нельзя было к ним подойти, если бы кто решил на них напасть, но лишь с тем, чтобы берег реки не оставить безлюдным. Искусство осады городов не было известно тамошним варварам. Многие из этих укреплений ограничивались просто одной только башней и поэтому, естественно, назывались монопиргиями (однобашенными), людей же в них было очень мало. Это достаточно было тогда для внушения страха варварским народам, так что они удерживались от нападения на римские пределы. Но спустя некоторое время Аттила, напав с большим войском, уничтожил до основания эти укрепления и на большое пространство опустошил пределы Римской империи, ни от кого не встречая сопротивления[33].
В своих трудах, за исключением скандально известной «Тайной истории», Прокопий неизменно объясняет свои спорные утверждения, однако он не счёл нужным обосновывать своё суждение о том, что гунны Аттилы представляли собою качественно иную и более страшную угрозу. Вполне очевидно, что именно таким было общее мнение в его эпоху, когда гунны, уже давным-давно лишившись покорённых ими племён и добровольных союзников, рассеялись, причём часть их возвратилась в степь, где их поглотили более удачливые тюркские группировки авар, огур, оногур и булгар