– Благодарю вас за беседу, – я встал, показал ему чек.

– Ну зачем же, ведь это я приглашал.

– Нет, все уже заплачено.

У выхода меня догнал тот самый парень, что организовывал встречу – он, оказывается, неподалеку караулил. Посетовал, что дружбы, видимо, не сложилось. А я-то недоумевал, что у кащея за интерес. А просто человеческий интерес – дружить хотелось.

– Думаешь, он суд выиграет?

– Хочешь, чтобы Лондонский суд ворованное распределял? Не выиграет.

– Он обещал, если пять миллиардов отсудит, то мне миллион даст. Точно не выиграет?

– Точно, – сказал я жестоко.

– Обидно, – парень расстроился. – Он тебе не понравился? – у прилипал есть трогательная черта, они хотят, чтобы все ладили.

– Нет.

– Обидно.

Кащеи хотят людского тепла, у меня есть несколько знакомых буржуев – те тоже хотят по-человечески дружить. Ну, просто дружить, как это у нормальных людей бывает – ведь дружат же люди! Они еще помнят, как это делается – что-то в кино видели, что-то из юности осталось: сели, налили, чокнулись, поболтали чуток о работе – ты картину написал, я алюминиевый комбинат приватизировал.

Буржуи любят повторять: у меня дефицит общения. Это значит, что общаясь меж собой, кащеи испытывают недостачу живой крови – им надо свежатинки, им надо кому-то объяснить, почему быть кащеем хорошо. Богачи взяли все что могли: золото, власть, дворцы, яхты. Не хватает какой-то дряни, признательности, что ли. Понимания людского не хватает. Вот бы их еще всенародно числили за избавителей от тоталитарного гнета! Надобно, чтобы люди признали, что богатство досталось кащеям по праву! Что буржуи набили сундуки не потому, что самые жадные, а потому, что самые смелые. Им мало, что они всех обманули, – теперь пусть признают, что обман – это очень прогрессивная деятельность. За свои бабки богачи еще хотят быть и честными.

Кащеям понадобилось дружить с интеллигентами – они завели себе очкариков, чтобы те писклявыми голосками рассказывали про прогрессивное искусство и про борьбу с тоталитаризмом – о, мы ненавидим тоталитаризм вместе с кащеями! Кащеи любят слушать про Кафку и про дискурс, про Малевича и абстракции; им нравится коллекционировать картины, они стали главными в современном искусстве, от их вкуса зависит все, они любят выносить приговоры по литературным премиям. Вкусы людей подчинены кащеевым, ведь кащеи – почти как люди.

Вместе с интеллигентами кащеи ходят протестовать против коррупции: произвол чиновников им мешает. Взяток гады-чиновники требуют! Кащей оскорблен – он хочет справедливости вместе с очкариками!

Кащей свое – заработал! В поте лица банкротил завод, гнал людей на улицу, гробил производство, налаживал спекуляцию, выстраивал систему предприятий с ограниченной ответственностью – это реальное дело! Это бизнес! Кащеи объясняют интеллигенту, что у них с интеллигентом один общий враг – государство! Общий враг – это вертикаль власти! Очкарик должен понять, что кащей свои миллиарды честно надыбал, потому что кащей талантливый, а теперь чиновники ему ставят препоны. И очкарик согласен, что это произвол, и ему, очкарику, власти тоже не дают самовыражаться. Очкарик чувствует единение с кащеем – вместе они идут бороться за абстрактные права, за акции демократии. «Молодец, очкарик, – говорит кащей. – Мы с тобой теперь одна семья, правда, я поумнее и понаходчивее». И очкарик признает за кащеем право распоряжаться миром.

И все, к чему богачи не прикоснутся, обращается в золото и умирает.

Так они убили искусство ХХ века, и искусство ХХI века родилось уже мертвым. Так они убили города: Лондон протух от их ворованного богатства, и Москва превратилась в склеп. Так они убили своих женщин, сделали из них вампиров. Так они убили язык, и люди стали говорить на их мерзостном жаргоне. Так они убили своих друзей-интеллигентов, и те стали рыбками-прилипалами. Так они убили ту страну, в которой родились, – без пощады и без жалости.