Что касается совращения Сенеки, великий философ мог бы пойти на такую связь – из присущей ему хитрости. Сенека не боялся смерти – через каких-то шесть-семь лет после этих событий он сам, получив приказ Нерона умереть, с беспристрастной улыбкой на устах вскроет себе вены. Привыкший к воздержанной во всем и даже аскетической жизни, философ вряд ли нуждался в сексуальных приключениях – он искренне любил свою жену и не в пример знатным римлянам прожил с нею в согласии всю жизнь. С другой стороны, Сенека в течение целого десятилетия был смелым политиком, серым кардиналом Римской империи, заботящимся прежде всего о своей славе философа и литератора. Именно этому на службу и была поставлена его государственная активность. Он не мог не опасаться коварства Агриппины, которой, кроме прочего, был обязан возвращением из небытия. Также знал он и о способностях этой необыкновенной женщины в искусстве любви. Но, по всей видимости, если такая интимная связь и была, это произошло скорее потому, что Сенека опасался интриг. Находясь внутри императорского семейства, он был вынужден играть по его правилам, навязываемым совершенно непредсказуемыми игроками полубезумного двора. Во всей этой истории ясно одно: Агриппина не сумела достичь желаемого результата; если Сенека и принял в дар ее женское очарование, то стареющий философ оказался истинным стоиком, не попав под гипнотическое воздействие Агриппины и хитроумно сыграв свою роль посредника между матерью и сыном. Скорее всего, он один и оказался в выигрыше от всех этих перипетий, сотканных из любви и ненависти.

Когда же Агриппина осознала, что Сенека виртуозно ведет свою собственную игру, она решилась на последний, самый отчаянный шаг – совращение собственного сына. То, что женщина предприняла такие попытки, не вызывает никакого сомнения. Она, как свидетельствуют очень многие исследователи, заметно изменила поведение и, приезжая во дворец к сыну, одевалась с вызывающей откровенностью. Она умела играть на мужской чувственности и провоцировать сексуальный взрыв в самой бесчувственной душе и в самом одеревенелом теле. Агриппина была признанной искусительницей и, казалось, даже могла бы уложить в постель мужчину, которому Смерть уже заглядывает в глаза. Но вот дошло ли до любовной связи с Нероном, достоверно сказать невозможно. Известно лишь, что после нескольких наполненных нежностью вечеров мать и сын заметно сблизились. Агриппину и Нерона носили в одних носилках, и они не стеснялись выказывать друг другу проявления ласки и любви. Впрочем, это ведь могли быть отношения матери и сына – без сексуальных контактов. При этом Агриппине были выгодны любые, самые ошеломляющие слухи о ее связи с сыном, потому что они были символом ее силы над самыми влиятельными мужчинами, сигналом, что она продолжает контролировать ситуацию в императорском доме, а значит, и в самой империи.

Была еще одна причина неистовства Агриппины. Сердцем ее самого важного мужчины стала завладевать другая женщина: знатная и удивительно сексуальная, властная и жестокая. Словом, ее точная копия, только помоложе. Хотя Поппея Сабина была старше самого принцепса, что позволяет современным психоаналитикам небезосновательно считать ее отражением самой Агриппины. Если привязанность Нерона к матери действительно покоилась на бессознательной эротической основе, в чем уверены специалисты психоанализа, император мог позволить управлять собою только такой же властной и такой же соблазнительной женщине. В этом случае он мог позволить себе отказаться от настойчиво навязываемой матерью кровосмесительной связи. И естественно, Агриппина стала между сыном и Поппеей. И чтобы не возникло легитимной основы для развития такой угрожающей ее положению связи, она не позволяла Нерону развестись с нелюбимой женой Октавией – удивительно непорочной дочерью Клавдия и Мессалины.