Иньцзян расположен в отдаленном от цивилизации уголке Китая, но когда-то здесь проходил важный торговый путь: отсюда китайские чай, шелк и фарфор отправлялись в страны Южной Азии. В пятидесятые годы первый премьер-министр Индии Джавахарлал Неру в своем разговоре с Чжоу Эньлаем[3] вспоминал, как в юности он вместе с индийским торговым караваном приезжал в древний городок неподалеку от наших мест.

Моя родная деревня (гора Шамушань, деревня Дуймацунь уезда Иньцзян провинции Гуйчжоу)

Встреча со старшим поколением родной деревни по возвращении домой после выхода на пенсию. Март 2013 г.

Предки рода Дай происходят из района Цзиань провинции Цзянси. Они перебрались в Гуйчжоу где-то в конце эпохи Мин и смешались с местным населением.

Моего деда звали Дай Жугуй. Он был добрым человеком, на моей памяти дед ни разу не выходил из себя и не сердился. Бабушка носила фамилию Жэнь и не имела имени, поэтому ее называли Дай Жэныпи («Дай по фамилии Жэнь»). К пятидесяти годам она совсем ослепла. Дед с бабушкой ушли из жизни в возрасте чуть более шестидесяти лет.

Моего отца звали Дай Хэндэ. Он носил второе имя Цзиньсю и был старшим сыном в семье Дай. Говорили, что только один Дай из поколения моих прадедов получил степень сюцая[4], а после него все были сплошь простые земледельцы. Когда отцу исполнилось восемнадцать лет, дед затеял раздел имущества, но семья продолжала жить вместе. Старый дом семьи Дай представлял собой деревянное строение из трех крыльев: мы жили в восточном крыле, дед – в западном, а посередине нас разделял зал. На верхнем этаже жил еще прадедушка, так что под одной крышей проживали четыре поколения.

Отец какое-то время брал частные уроки, и в нашей деревне все считали его ученым. Сначала мы арендовали чужую землю для посевов. Потом отец стал ходить в окрестные уездные городки и продавать поваренную соль и холстину, зарабатывая на разнице в цене. В гуйчжоуских поселках тогда орудовали разбойники: многие мелкие лавочники подвергались набегам и часто возвращались домой в одном исподнем, успев ухватить с собой только палку коромысла. Отцу повезло, ему не довелось встретиться с грабителями. Еще до освобождения Китая[5]своим упорным и тяжким трудом он все-таки сумел заработать на несколько участков земли. Один из них был достаточно крупным, и когда после 1949 года общество стали делить на классы, нас причислили к крестьянам-середнякам. Теперь мы кормились из двух корзин[6].

Мое детство было тяжелым. Когда я закончил среднюю школу, отец продал одну из наших свиней, чтобы дать мне возможность продолжить обучение. Он говорил: «Маленький мой, если ты согласен хорошенько попотеть и выучиться, то я горы сверну, чтобы дать тебе все это. Но уж если ты с учебой не справишься, меня винить не надо». Думаю, что, не будь у меня такой отцовской поддержки, я бы вряд ли доучился в старшей школе. Отец был очень сильным человеком, насколько я помню, он плакал всего однажды. Возможно, тогда его кто-то сильно оскорбил.

Отец всегда требовал от нас очень многого и в учебе, и в труде. Обычно после ужина он слушал наше чтение наизусть, а если мы что-то забывали, отвешивал затрещины или вообще выставлял на улицу. Мне было всего пять лет, когда отец отправил меня работать в поле. В свой первый день голенький я вместе со взрослыми высаживал рисовые ростки. Иногда, когда приходила страдная пора, отец еще затемно вытаскивал меня и моего старшего брата из кроватей, и мы шли за ним обрабатывать землю. Втроем мы еще час или два трудились под звездами, пока наконец не рассветало. Летом мы, не разгибаясь, пололи сорняки на рисовых полях, а потом со спины облезала обожженная солнцем кожа. В осенние и зимние месяцы мы с братом собирали хворост на всю семью. Все эти пережитые тягости крестьянской жизни приучили меня к изнурительному труду. Отец любил выпить на ярмарках, а потом пьяный возвращался домой и срывался на всех. Однажды, придя домой после работы, я стал просить его пить поменьше, но он не пожелал меня слушать и тут же вспылил: «Старик хочет выпить – тебе-то какое дело!» И все-таки, пусть отец порой и кричал на нас, в обычное время он был очень заботлив. Ребенком я часто болел, и он всегда просыпался затемно, чтобы приготовить для меня лекарство. Его суетящийся силуэт в лучах рассветного солнца стал самым ярким воспоминанием моего детства.