Саму же ее сталь щадила; смерть, словно издеваясь над Клэр, упорно обходила ее стороной, и ни одна сабля не посмела подарить девушке свой поцелуй. Погибнуть в бою – что может быть лучше? Выстрел, укол стали в сердце – и душа отлетает туда, где ей уготовано место. Но смерть издевалась, обходя Клэр стороной. Скалила свои искрошившиеся зубы, костлявыми пальцами пригребала к себе ее верных матросов, канониров, помощников – а ее оставляла на потом, отодвигала, заставляла страдать в мучительном ожидании.

А бояться было чего.

Каждый новый приступ был все сильнее и глубже, и после, отходя от боли и страха, Клер чувствовала, что тело ее становится все слабее, жизнь потихоньку, по капле утекала из него. И наступали тягостные раздумья – а дальше что?! Неподвижность? Немощь? Медленное мучительное угасание? Только не это! Клэр видела немало калек и больных, не способных двигаться. Они лежали под палящим солнцем, на любом базаре в любом портовом городе их было предостаточно. Рядом с ними ставили чашку, куда сердобольные люди кидали монетки на пропитание, и несчастный калека не мог даже защитить свои скудные заработки, если какой-нибудь вор, пробегая мимо, вздумает опустошить чашку, высыпав ее содержимое себе в карман.

Нет; такой доли себе Клэр не желала. Лучше смерть от сабли! Но…

- Капитан, - после очередного приступа Клэр отходила непривычно долго, силы не возвращались в ее тело, и ночь растянулась, казалось на целую вечность. Только к рассвету Клэр смогла двинуть рукой, со стоном попыталась сесть – и снова рухнула в промокшую от пота постель. Судовому врачу, единственно верному ей человеку, поднесшему ей укрепляющего питься, пришлось поддерживать ее голову, чтобы она могла попить. – Вам нужно что-то с этим делать. Не то…

Клэр сжала зубы, чтоб не разреветься, скрывая свой страх прикрыла лицо рукой, сделав вид, что отирает катящийся градом болезненный пот. Она знала, что будет с нею, если команда поймет, что капитан их больше не может защититься. Если неподвижность… если бессилие… те, кого она вчера вела в бой, завтра могут навалиться на нее толпой, как оголодавшие хищники, и тогда…

- Старая ведьма, что живет на одинокой скале, - произнес врач, твердо глядя в ее глаза, все еще затуманенные от перенесенной боли. – Она лечила того юродивого, что не мог даже ложку ко рту поднести. Сейчас он кузнец; и к тому же, он избавился от косоглазия.

Клэр помолчала, переваривая информацию.

- Иного способа нет, - сухо продолжал врач, расценив ее упрямое молчание как страх. – Может, она и не погубит вашу душу… может, все это сказки – про демонов, терзающих после смерти, - и бездна не так страшна, как о ней говорят?

- Она ужасна, - тихо ответила Клэр. – Ты просто не видел ее, а я заглядываю в ее голодные глаза постоянно.

- Жизнь может оказаться страшнее пустой бездны, - сурово сказал врач. – А люди страшнее демонов. Старуха берет совсем немного; золотой покажется ей роскошным даром. А если она вылечит вас, то и сундука золота не жалко!

***

Старая ведьма, к которой Клэр пришла тайком, ночью, словно ждала ее.

Потирая сухонькие ладони, она склонилась над варевом, булькающим в котелке над огнем, и с удовольствием принюхалась. Вопреки ожиданиям, там варился не яд и не жуткое зелье, а вкусная мясная похлебка, и в наваристый бульон ведьма кидала не волчьи ягоды, а красные помидоры и ароматные травы.

- Что, Клэр, - хихикая, произнесла старуха каркающим скрипучим голосом, недобро поглядывая на пиратку через плечо, - неужто даже тебе бывает страшно?

Ее седые брови неряшливыми клочками свисали над глазами невнятного цвета, и Клэр невольно передернула плечами.