Она быстро вышла, забыв попрощаться.

– Чем ты напугал Марфу? – Мириам не решалась войти в комнату, стояла на пороге.

– Сказал, что она здорова.

Он улыбался. Его глаза светились радостью, а у нее замирало сердце. Как же ей нравились его глаза! Они излучали свет, счастье… любовь, или только показалось…

День сулил быть долгим. Ферхат заехал ближе к обеду, чтобы проститься. Он уезжал к старшему сыну в Иоппу снаряжать торговое судно в Александрию. Тонкие, почти прозрачные ткани из Дамаска поднялись в цене. Прощаясь с Мириам, он не сводил с нее глаз.

– Не знаю, увижу ли тебя снова, луна моя, но всегда буду надеяться на следующую встречу. Не отцветай раньше времени, роза моя. Не роняй свои бархатные лепестки на песок, роза моя. Не расточай свой аромат понапрасну. Благоухание и красота твоя не нужны червецу. Только влюбленный соловей поутру сможет любоваться тобой, роза моя…

Мириам провожала купца до ворот.

– Если я буду тебе нужен, моя госпожа, сообщи Араису. Он остается смотреть за домом и торговать в лавке.

– Нет, почтенный Ферхат. Я больше не потревожу тебя.

– Твоими молитвами, женщина. Твоими молитвами…

Он уехал. Мириам сама закрыла за купцом ворота и не почувствовала боль утраты, ее сердце не устремилось за ним. Оно промолчало.

Вечером слуги накрыли стол на верхней террасе, с которой виднелась гладь озера. Лодки плавно скользили по черным волнам, рыбаки после тяжелого дня возвращались домой. Когда ветер дул со стороны пристани, в воздухе чувствовался запах вяленой рыбы. Ее развешивали прямо на берегу, покрывали тонкой сетью, защищая от назойливых чаек. Другого промысла в Магдале не было.

Небо покрылось пестрыми облаками, на ярком голубом пространстве они розовели от заката. Отражая небесную поверхность, озерная вода тоже сделалась розовой. В пестрых сумерках за несколько минут до полного исчезновения раскаленного диска даже разгоряченный воздух стал нежнее и упоительнее. Природа замирала, как будто навсегда прощалась с солнцем. Не было слышно стрекотание цикад, шелеста листьев, пения птиц. Но стоило погаснуть последнему лучу заходящего солнца, как быстро наступала ночь, поглощая последние краски, отмирала природа, появлялись звуки, шорохи. Оцепенение спадало, как невидимые оковы, и жизнь продолжалась.

Иса сидел за столом на террасе и наблюдал, как золотые браслеты нежно звенели на женских руках. Мириам налила из кувшина молока, разложила на блюде вареную рыбу и овощи. Острым ножом сняла жесткую кожицу с нежной мякоти персика, нарезала кусочками и выставила перед ним в серебряной плошке.

К ужину она приоделась – белая туника, золотой пояс, волосы сплетены жемчужными нитями в косы и уложены вокруг головы. Широкие браслеты жриц храма Исиды мерцали серебром выше локтя, на запястьях звенели браслеты Венеры. Аромат горького миндаля, исходящий от женского тела, затмевал все запахи ночи.

Завороженный неземной красотой, он молча сидел за столом и ничего не ел.

– Женщин в таком наряде я видел в храмах Греции. Жрицы богов. – Иса задумчиво смотрел на плавные танцующие движения тонких рук. – Сегодня какой-то праздник? – решил он поинтересоваться, когда Мириам зажгла огонь в факельных чашах.

Она загадочно улыбнулась.

– Нет.

Молчание продолжилось. Иса, осторожно вздыхая, смотрел на небо. Свет факелов приглушал свет любимых звезд.

– Все это время я хотел спросить, как ты нашла меня во дворце Ирода?

В женских глазах заплескалось счастье.

– Ты разве не знал, Иса? Раньше я и сама жила на Олимпе, а сюда на эту грешную землю спустилась лишь затем, чтобы отыскать на ней тебя.

Улыбка замерла на его лице и через минуту пропала вовсе. Он опустил глаза, лицо застыло неподвижно, отрешенно.