– Кто? – удивилась Мириам. – Почему Магдалина?

– Потому что ты из Магдалы. Твое имя Мария Магдалина. Оно больше подходит тебе. Разве нет? Такое же звучное, как пение райских птиц в саду моей матери. Твои волосы пахнут розовой водой, как те цветы, что там растут. Волшебный сад далеко отсюда, но я надеюсь, что когда-нибудь ты увидишь его.

Мириам растерялась. Она не знала, что ответить.

– Тебе не нравится имя, Магдалина? – Терпрасий улыбался только глазами, лицо оставалось серьезным. Склоняясь над женщиной все ниже и ниже, он чуть слышно прошептал. – Я целый день придумывал его. Я больше ни о чем и думать не мог…

Мириам опомнилась, отступила назад, но споткнулась о камень и чуть не упала. Центурион успел удержать ее за руку и слишком сильно сжал локоть. Она вскрикнула от боли. В шаге от них возникла фигура Ферхата. Под полой халата он сжимал острый кинжал.

– Все в порядке, моя госпожа? – поинтересовался купец.

– Да, – ответила Мириам, не сводя с центуриона глаз. – Где он? – тихо повторила вопрос.

Терпрасий колебался некоторое время, затем с сожалением отпустил ее руку, выпрямился и расправил широкие плечи.

– Его отвезли во дворец Ирода Антипы как подарок. Царедворец Исаак любит выслуживаться перед сильнейшими. Хитрый человек. Ты опоздала на один день, Магдалина. Боюсь, что больше я ничем не смогу тебе помочь. У царя иудеев своя стража. Во дворце Ирода я никого не знаю.

Центурион подошел к коню, отвязал от седла завернутый в ткань пояс Мириам.

– Возьми, женщина. Это еще понадобится тебе, если, конечно, ты не передумала, – он ждал ответа.

– Нет, не передумала, – Мириам приняла пояс, передала Ферхату.

Терпрасий вскочил в седло. Густая темнота мешала ему последний раз рассмотреть красивое лицо. С обидой и нескрываемой горечью в голосе он произнес:

– Удачи тебе, женщина. И запомни, твое имя – Мария Магдалина!

Когда в ночи смолкли глухие удары копыт и тяжелые ворота дворца с грохотом закрылись за отрядом центуриона, Мириам, вытирая украдкой слезы, побрела к повозкам. Она опустилась возле костра, где ее ждала служанка, и закрыла лицо руками.

– Что он сказал вам, госпожа? – Руфь присела рядом. – Куда он отвез вашего брата?

– Брата? – Мириам вспомнила, что всем слугам в доме рассказали об Исе как о двоюродном брате. – Да, брата… Он во дворце Ирода. Что мне делать, Ферхат?

– Ничего, – купец спокойно располагался возле костра на ночь под открытым небом. – Переночуем здесь, до рассвета уже недалеко. А рано утром отправимся в Тивериаду. – Он задумался. – Не расстраивайся, луна моя. Мы найдем его. Обязательно найдем. Слово даю тебе, женщина.

Под вечер следующего дня отряд Ферхата прибыл в Тивериаду. Это был небольшой город, построенный Иродом Антипой, непохожий на другие города Иудеи. Ирод основал его на месте древнего кладбища, показывая своему народу и всему миру, насколько он далек от предубеждений и старого суеверия. Но набожные иудеи обходили Тивериаду стороной и кроме страха ничего не испытывали. Любой, кто входил или въезжал в город, удивлялся широким, чистым улицам, вымощенным из белого камня. На площадях струились голубые фонтаны, беломраморные статуи под открытым небом украшали перекрестки улиц. Созданный на берегу Геннисаретского озера и окруженный с одной стороны водной гладью, с другой город восходил в прозрачное голубое небо, которое еще не успели закрыть кроны молодых деревьев. Имелся здесь и театр, и общественные бани, а еще форум и, конечно, базар, поражающий своей чистотой любого приезжего торговца.

Но самой главной достопримечательностью удивительного города считался сам дворец Ирода Антипы. Людская молва приписывала ему небывалые размеры и чрезмерную роскошь. Говорили, что иудейский дворец превосходил дворец самого императора Тиберия. На базаре люди из уст в уста передавали, а может быть, и сильно приукрашивали описание убранства комнат и мебели, на которые Ирод не поскупился потратить целое состояние. Поборы и налоги он сдирал со своего народа больше, чем римский наместник вместе с первосвященниками. Но стены дворца были высоки, ворота не на миг не оставались без охраны, проникнуть вовнутрь незамеченным казалось невозможно.