Наина была старше меня на шесть лет. Когда ей исполнилось семнадцать, женихи не давали прохода. Она была красивая, стройная, высокая, пела веселые песни. Долго затягивать со свадебным обрядом не стали, отец опять решил все сам. Подыскал богатого мужа и отвез в другой город в чужой дом. Я не видела сестру целых два года, а когда она приехала на пасху проведать меня и отца, не узнала ее. Из цветущей девушки Наина превратилась в старуху. Богатый муж оказался слаб на вино и часто любил распускать руки. Избивал ее сначала дома, потом выволакивал за волосы на улицу и бил прилюдно на потеху толпе. Когда об этом узнал отец, то пригрозил зятю судом и большим штрафом за увечье дочери, но тот только рассмеялся. На следующий день они уехали обратно домой. Я помню, как прощалась со мной сестра, она знала, что больше мы не свидимся. Через три дня пришли плохие вести. Он забил ее до смерти, Наина ждала ребенка…

Мириам замолчала. Ферхат ждал, не произнес ни слова. Тишина стояла вокруг, только где-то в саду трещали цикады, а на террасе полыхал огонь факелов. Женщина посильнее закуталась в накидку, сделала глоток вина.

Она никогда и никому не рассказывала о своей семье. Все, что ранее знал Ферхат о ее жизни, ему удалось узнать от Есфирь. Но и та, безгранично преданная своей хозяйке, немногое поведала любопытному купцу. Теперь же, слыша все из первых уст, Ферхат запоминал каждое слово, любую подробность.

– Когда мы с отцом остались одни после свадьбы сестры, он пытался обучать меня грамоте – непозволительной роскоши для женщины. Помню, Есфирь украдкой наблюдала за нашими занятиями и вздыхала, думая, что хозяин глупостями занимает девичью голову. – Мириам улыбнулась, взглянула на Ферхата, и его сердце затрепетало в ответ на ласковый взгляд. – А после смерти Наины отец замкнулся, все винил себя в ее гибели и каждый день ходил на могилу жены просить прощения… Фреска Венеры, что находится на стене моей комнаты, работа отца, – Ферхат удивленно вскинул брови. – Да, да… Он умел изображать то, что другим не дано было увидеть. Тоскуя по жене, он нарисовал ее, как помнил… какой хотел помнить всегда. В наш дом часто заезжали гости, богатые купцы, останавливались проездом римляне. Кто-то заметил фреску и высоко хвалил мастерство отца. А однажды ему предложили заказ: разукрасить подобными картинами целый дом в Тире, что в Финикие, недалеко отсюда, всего лишь соседняя земля, берег моря. Раньше я никогда не видела море… Я думаю, отец согласился, чтобы покинуть свой дом, в котором уже не был счастлив. Мне даже не пришлось его долго уговаривать, он взял меня с собой, не хотел расставаться даже на один день. Нашел хорошего управляющего, и в одно прекрасное утро мы уехали из Магдалы. Больше сюда он не вернулся.

Мириам задумалась. Как не хотелось ей в эту минуту облегчить свои душевные страдания, дальнейшее повествование вызывало сомнения: надо ли все рассказывать Ферхату, не отвернется ли он от нее после того, что услышит? Но любовь и преданность верного друга развеяли лишнюю тревогу, и она продолжала.

– Работа увлекла отца настолько, что невозможно было и вообразить. Он начал жить заново. Каждый день, проведенный возле стен на возвышенных мостках с картинами и красками, давал ему новую силу. Мастерство его улучшалось с каждым новым заказом, с каждой фреской. Мы кочевали вдоль побережья из одного города в другой. Вскоре отца пригласили в Афины. Он поехал, не задумываясь. Но я росла рядом и не могла с утра до вечера сидеть на полу и подавать кисти. В Афинах предстояла долгая работа, и отец отдал меня в храм Исиды. Там прошли мои лучшие годы. Жрицей я не стала, храм был для меня временным пристанищем, поэтому и в жертвоприношениях я не участвовала. Но танцам меня обучили и не только. Раз в году в день летнего солнцестояния в храме устраивались жертвоприношения иного рода. Отбирались несколько молодых девушек для мужчин из соседнего храма. Акт их любви прямо на алтаре Исиды приветствовался старшими жрицами. Помню разгневанное лицо отца, когда я с воодушевлением рассказала ему о предстоящих приготовлениях к празднику. В тот же день он забрал меня из храма… Потом был Рим. Там отец обучался ремеслу у более опытных мастеров. Все шло своим чередом. Денег хватало, жили мы более чем скромно, а плата за картины была высока. Я росла. Моим увлечением стали пергаменты, древние свитки, латинский и греческий, мудрецы и философы, астрономия и геометрия. Рим – это древняя чаша веков, наполненная до краев познаниями, которые раскрывались человечеству с начала всех времен.