Ну вот. Закрылись мы, значит, с Валеркой в будке, с удовольствием откупорили первую бутылочку беленькой, что нам деляга-шофёр презентовал, бутерброды достали из холодильника и начали не спеша пить и закусывать, сигареты дружно смолить, о пустяках трепаться. Короче, почти как в забегаловке какой-нибудь привокзальной культурно так отдыхать-расслабляться, набираться сил. Официантов только нам не хватало и музыки. И мясистых баб…

И выяснилось довольно быстро, что пить-то напарник мой не умеет – совсем, – потому что от природы слабеньким был и тщедушным. После первых же двух стаканов его на сторону повело, и он сделался весёлым и добрым, мягким как пластилин, а главное – словоохотливым, каким по трезвянке не был. Трезвым-то он всё старался фасонить на людях, важным кренделем себя держать, образованным индюком столичным. А тут вдруг размяк и расслабился парень, расслюнявился, “защитную маску” снял – и совершенно другим предстал человеком: начал пошло и плоско шутить, балагурить, смеяться как дурачок по любому поводу, анекдоты один за другим травить, большинство из которых я знал, но ему про то не гу-гу: зачем, думаю, расстраивать юмориста, настроение портить…

И вот когда он совсем окосел на середине второй бутылки, я к нему ужом и подлез. «Расскажи, – опять его попросил, – напарник мой дорогой, почему ты из института-то своего сбежал, не пойму? чего тебя там не устраивало-то, не сиделось?»

– Всё! – резко, не думая, ответил пьяный Валерка, злобой перекосившийся, – всё не устраивало! Однозначно! И коллектив наш гнилой и гавённый, и сама работа, где наукою и не пахло, где пошлая клоунада одна процветала, цирк повседневный наподобие шапито.

– Надо же! – опять удивился я, на которого дармовая «Смирновская» не так сильно действовала, который к водке привычный был, ещё с завода владимирского. – Чем же это можно было так достать на работе, что тебя даже и пьяного всего трясёт? Расскажи, Валер, уважь, не вредничай. Мне, провинциалу и неучу, повторюсь, это узнать будет до ужаса интересно. С тех самых пор, как ты сюда к нам устроился, я про тебя и твою судьбу только хожу и, не переставая, думаю…

– Хорошо, расскажу, уважу тебя, Витёк, – наконец согласился напарник, слюни с губ вытирая, что обильно у него изо рта текли как у ребёнка малого. – Только слушай – и не перебивай, и ничему не удивляйся, главное. И смотри ещё, чтобы уши твои не завяли.

– Не завянут, не завянут, не бойся: они у меня ко всяким байкам привычные. Давай, рассказывай, не тяни. А потом мы с тобой остаток водки допьём и пойдём на улицу, проветримся – чтобы начальству нашему утром глаза не мозолить пьяным видом своим, которого тут не терпят. Тебе-то начальство ничего не сделает: ты – москвич, и так отсюда скоро уволишься. А мне тут ещё предстоит работать, охранную лямку тянуть. И пьяницей и мздоимцем тут себя выставлять мне без надобности… Ну ладно, давай рассказывай про свой обалденный НИИ. Только всё сначала и по порядку, чтобы я лучше понял, откуда “уши растут”; а не так как в прошлые разы, одними намёками и полунамёками…

– Если сначала – то надо в мой учебный институт возвращаться, в МИРЭА, который я в 1985 году закончил; но уже в начале пятого курса, осенью 1984 года, начал думать-прикидывать, куда мне работать идти после получения диплома. Мест-то блатных и денежных ещё походить-поискать надо было: они на дорожке просто так не валяются, не мозолят глаза – сам, поди, понимаешь. На распределении, как мне приятели говорили, тоже ничего хорошего не предложат, мол. Там – мусор и отстой один, низкооплачиваемый и второсортный. Престижных мест на распределении в принципе не бывает: их по знакомству нормальные люди для себя готовят, через родственников и связи… А у меня, Витёк, родственников крутых не было никогда. Родители мои – обыкновенные работяги, столичный плебс, честно тебе скажу, на заводе Хруничева всю жизнь “пашут”, что через дорогу от нас расположен, на чётной стороне Новозаводской улицы. Отец – слесарем-сборщиком там работает уже почти 40 лет почти, мать – в отделе пропусков табельщицей. Какие у них знакомые? какой блат? откуда?… Так что плохи были мои дела, дружище; пришлось бы мне на завод имени Хруничева идти, каким-нибудь сменным мастером, и всю жизнь на конвейере там стоять, слесарей-сборщиков контролировать…