– А ещё было интересно мне всегда наблюдать, Витёк, на её отношения с Гертой Васильевной, задушевной подружкой своей, чистокровной, подчеркну, еврейкой. Уж так она перед Гертой крутилась всегда, так той угодить старалась – прямо-таки из кожи вся вылезала, наизнанку выворачивалась… Но Герта, всё равно, как-то холодновато к ней относилась, и снисходительно, свысока. Не считала её равной себе, на одну доску её с собой никогда не ставила. Так со стороны казалось… Да и характерами они разительно отличались, манерами и поведением. Хотя обе и подружками были достаточно долго, обе – еврейки, казалось бы. Но – нет, разница между ними была очевидной. Покойнице Герте – той работа была до лампочки, как и сам наш НИИ. Она особо и не скрывала этого, что исключительно из-за денег работает, из-за стажа, и гения космонавтики, фаната тем более, из себя не корчила никогда. Зачем? Кому это было надо, такое пустое кривляние? Она выбила себе максимально-возможный инженерный оклад к 40 годам каким-то там левым способом – и успокоилась на этом. Получала ежемесячно свои 350 рублей – и в ус не дула, как говорится, не нервничала, не суетилась. Вела себя солидно и уверенно со всеми, по-еврейски, по-хозяйски то есть, как евреи везде и всегда себя и ведут, и правильно делают, между прочим, если им такое везде позволяется. Довольная жизнью и судьбой, она моталась по музеям, по выставкам разным, квартиру свою обставляла по последнему слову и моде: у неё не квартира была, а музей. Да и в общении она была достаточно приятная и покладистая, если собеседник ей нравился, безусловно, если по сердцу был. Со мной так вообще она себя как мать родная вела: я тебе уже говорил про это.

– А Ляшкина – нет, та вся на нервах была каждый день, на пружинах, всем вокруг всё доказать пыталась, что она очень талантливая, очень умная, незаменимая прямо-таки; что её все любят и знают, что везде как мессию ждут. На полном серьёзе считала, дурочка, что если она, допустим, на Байконур не приедет однажды – то и ракета без неё не взлетит, завалится на бок на старте. Не слабо, да, Вить?! Высокомерием баба обладала воистину гипертрофированным, ежели дьявольским не сказать, чтобы её не обидеть… Со стороны это выглядело ужасно смешно. И ужасно глупо, по-детски прямо. Правильно в народе у нас говорят, что если Бог захочет наказать человека, он перво-наперво отнимет у него разум. А разума нет – считай что калека: это уж дело известное и понятное… Вот Галина Павловна уважаемая такой калекой убогой жизнь свою и прожила. Калекою и помрёт, наверное, в полной уверенности, что без неё жизнь на земле закончится, что сразу же остановится всё, в пыль, в труху превратится…

13

Про третью, младшую обитательницу начальственной комнаты, Захаркину Татьяну Евгеньевну, Валерка мне начал рассказывать, когда на улице уже светало, и до начала утренних завозов оставалось не более часа по времени. Но рассказ его тот последний был в высшей степени интересный и познавательный, который я с удовольствием и передаю.

– Захаркина Танюшка у нас и вовсе была таким экземпляром диковинным и неправдоподобным, какого ещё и не в каждом дурдоме сыщешь, честное слово! кто и там бы, в психушке, на “доске почёта” вечно висел, как “особо отличившийся сумасшедший”, – было первое, что я услышал от своего напарника про его бывшую сослуживицу. – Представляешь, Вить, парадокс: баба окончила лесотехнический институт когда-то. И место ей было в лесу: подмосковный лес она обязана была обихаживать и разводить согласно полученному образованию, ограждать его от сорняков и вредителей разных, от браконьеров. Но вместо этого она, коренная москвичка, оказалась в нашем НИИ Прикладной механики каким-то невероятным образом, да ещё и в теоретическом отделе, где приличные знания высшей математики требовались, механики, физики, электронной техники, чего она сроду не знала, по определению знать не могла: в лесотехническом институте этого не преподавали… И, тем не менее, она оказалась у нас. Думается – по большому блату. Причём, блат у неё был какой-то уж очень крутой, в руководстве института, по-видимому; потому что её, новоприбывшую соплючку, посадили в третью главную комнату, куда начальники наши из молодых принципиально никого не сажали, по возможности ограждая себя от шума лишнего, от посторонней колготы, суеты. Вся прибывавшая молодёжь у нас сидела в первых двух комнатах по негласному правилу, чрезвычайно перегруженных из-за этого, перенаселённых и чрезвычайно-шумных. А вот Захаркину Таню начальники сразу же посадили к себе. И даже и Шепилкина с Ляшкиной не смогли этому помешать, имевшие в секторе власть и влияние; хотя они обе Захаркину недолюбливали… Как такое могло случиться? – Бог весть! Я рассказываю тебе только голые факты, Витёк, и только правду. Без пошлых догадок и предположений, которые сплетням и слухам сродни, и которые я не терплю и никогда не использую.