Светлана Ивановна по-своему любила неродного сына. Его семейные неудачи воспринимала остро. Выйдя на пенсию, самостоятельно покинула партийные ряды и из активной атеистки превратилась в глубоко верующего человека, к чему пыталась склонить и Гордея. И хотя тот относился к её новым устремлениям иронически (помнил её активное партийное прошлое), но Библию читать начал… недавно. Даже в новую церковь, построенную недалеко от их дома, наведывался, в особенности, когда одолевала душевная усталость.

За годы жизни после развода, у Гордея сложились своеобразные отношения с мачехой. Светлана Ивановна относилась к профессии следователя скептически (считала, что Гордей способен на большее), но с уважением. В работу пасынка не вмешивалась, но общие, принципиальные наставления любила высказывать, вроде: “искать чёрную кошку в тёмной комнате можно… если свет включить” или “утро надо хвалить вечером… хорошо подумавши” и т.д. Гордей невольно прислушивался к этим высказываниям, отмечая их житейскую мудрость и полезность.

По вечерам за чаем, они любили поговорить на самые разные темы, которые сводились, в конце концов, к социалистическому прошлому, религии и Гордеевой работе, то есть к растущему криминалу.

– Тебе надо обязательно сходить на спектакль Московского театра сатиры, посетившего наш старинный город, – советовала Светлана Ивановна пасынку во время завтрака: – Юмор при твоей работе как контрастный душ: успокаивает нервы, вселяет оптимизм и просветляет голову.

– Не сейчас, маман, – отвечал Гордей, старательно пережёвывая кусочек котлеты, – интересное дельце заваривается. Сначала казалось, говоря твоим языком, что это домашний котёнок, но мне сдаётся, что это даже не дикий котяра, а какой-то тигрище из индийских джунглей.

– Тем более, – поддержала тон женщина, – со зверями водиться, главное, душу сохранить, самому зверем не стать, а юмор…

В этот момент раздался звонок телефона. Гордей не спеша поднялся и, размышляя, кто бы это мог звонить с утра, направился в прихожую.

– Капитан Сизов? – раздался без приветствий напряжённый голос Пужаного

– Он самый.

– Надеюсь, ты уже готов к труду?

– Заканчиваю завтрак и еду в мэрию. Думаю прояснить некоторые вопросы, в частности, по Нилу Сироткину. Он человек достаточно известный… – начал сухо докладывать Сизов и тут же спросил: – Что-то случилось?

– Час назад машина ГАИ, возвращаясь с дежурства на топинском посту, в двадцати километрах от Бургорода обнаружила на обочине автомобиль с телом мужчины. При нём найдены документы на имя Сироткина Нила Захаровича!

– Неужели наш Сироткин?

– Наш… Боюсь, – голос полковника ещё больше напрягся, – твоё интуитивное предположение о криминальном характере этого дачного происшествия с Задией – небезосновательно. Так что отложи мэрию, хватай за шкирку Бытина и дуй за город. Машину возьми у Зыбина… Да, слишком не фантазируй, не афишируй и не раздувай. Скажи своему корреспонденту Точилиной, чтобы не спешила оповещать в прессе. Ясно?

– Так точно… товарищ полковник… – ответил Гордей, почему-то никак не обрадовавшись такому повороту.

Смерть людей воспринимал болезненно, несмотря на годы службы в угрозыске. Даже изменение отношения начальника к его “бытовухе” не обрадовало, хотя подспудно было приятно за своё предчувствие.

В бизнес Нил Сироткин пришёл случайно…

Рабоче-крестьянское происхождение предопределяло его будущее со школьной скамьи. Отец – потомственный рабочий, токарь центральных механических мастерских, а мать – банщица с юных лет в том же рабочем месте (где и познакомилась с будущим супругом). Ремесленное училище ( расположенное, кстати, недалеко от их пятиэтажки), казалось, было построено специально для детей семейства Сироткиных – троих мальчиков и девочки. Однако у Нила, похоже со времён крепостного права, где-то затерялся барский ген и его потянуло в иную сторону – в университет!