– О, Хьюго… – Теперь в глазах Джорджетты было искреннее сострадание. – Я же не знала…

– Разумеется, откуда вы могли об этом знать.

– Так вот почему вы… Сейчас мне понятно, почему вам так дорога эта больница. Почему же вы не сказали об этом сэру Джозефу Бэнксу?

Хьюго прислонился к стене и пробурчал:

– Потому что это личное дело, никак не связанное с поиском денег на больницу.

– На Бэнкса не произвели впечатления логические доказательства, а личное – это гораздо понятнее.

Хьюго взглянул на девушку и проворчал:

– Вот видите?.. Когда я об этом говорю, люди сразу же начинают обращаются со мной по-другому – и вы тоже растаяли, – поэтому предпочитаю помалкивать.

– А почему бы мне не относиться к вам по-другому? Теперь я о вас гораздо лучшего мнения. Вы ведь действуете не из упрямства, а по зову сердца.

– Я бы не стал сбрасывать со счетов упрямство, – пробурчал Хьюго. – Послушайте, мисс Фрост…

– Джорджетта.

– Ладно, хорошо. Джорджетта, скажите, вы все еще хотите разыскать брата и, если получится, заработать королевскую награду? Если да – тогда сразу к делу. Пустых разговоров на сегодня достаточно, понятно?

Девушка, казалось, хотела возразить, но лишь молча кивнула.

– Тогда не позволяйте слугам распаковывать ваши вещи, – добавил Хьюго. – Мы отправляемся в Дербишир следующей же почтовой каретой.

Джорджетте уже приходилось путешествовать в наемных экипажах – по Лондону, а пару раз она выезжала и за пределы города – в дилижансе. Совсем недавно – благодаря лорду Хьюго – ей даже удалось прокатиться в герцогской карете, но никогда еще не путешествовала она в каретах Почтовой службы его величества.

Нетерпение, радость, предвкушение чего-то необычного – эти чувства одолевали ее и не давали покоя. Уже само название гостиницы на почтовой станции казалось ей завораживающим: «Двуглавый лебедь». Через арку на гостиничный двор непрерывно проезжали всевозможные экипажи – сюда доставлялись мешки с почтой и сюда же прибывали пассажиры, готовые затем отправиться в длительное путешествие.

Близился вечер, и закат окрасил небо пылающими лучами – рубиновыми, оранжевыми и золотыми, – казавшимися приветливой улыбкой заходящего солнца. «Как странно отправляться в путь на ночь глядя», – подумала Джорджетта. Но как объяснил Хьюго, так обычно и случалось, если приходилось путешествовать в карете Королевской почтовой службы, девизом которой была скорость. При ярком свете каретных фонарей можно было быстро передвигаться по пустынным ночным дорогам, тогда как днем все дороги были запружены транспортном.

– В закатный час, – процитировала Джорджетта, – и музыка слышней! Гармонии божественной подобно кончают песнь сладчайшим из созвучий! Всех ярче в небе след звезды падучей!

– Музыка… слышней? – Хьюго в недоумени нахмурился. – О чем это вы? Я не слышу никакой музыки!

– Это из Шекспира, – пояснила Джорджетта. – Меня бы выгнали из магазина давным-давно, если бы я не знала Шекспира наизусть.

– Шекспир? – Хьюго насмешливо фыркнул. – Только неисправимый романтик может думать о Шекспире в такую минуту, посреди кучи конского навоза.

И в этом он не ошибался – над двором висел ужасный смрад.

– Но ведь поэзия нужна больше всего именно тогда, когда сидишь по уши в конском навозе, – с улыбкой возразила девушка.

Спутник уставился на нее в изумлении: как будто она вдруг заговорила на незнакомом языке, – затем усмехнулся и кивнул.

– Да, верно. Прямое попадание. Прямо в точку, госпожа Книжный Червь. Если Шекспир помогает вам забыть про навоз, можете цитировать его сколько угодно.

Привстав на цыпочки, Джорджетта обвела взглядом двор, чтобы отыскать их карету. В Уиллингем-Хаусе она сменила свой громоздкий древний сундук на кожаный саквояж, который отыскал для нее на чердаке слуга. У Хьюго – на нем теперь был другой сюртук и теплый плащ с накидкой – был похожий саквояж (наряду с длинным кожаным футляром, в котором находились драгоценные чертежи).