В задумчивости шагая за дворецким, Джорджетта вдруг с удивлением поняла, что за чувство мелькнуло в глазах герцогини. Это было то же самое чувство, что тисками сжимало ее собственное сердце, причем с каждым шагом все сильнее, и чувство это было вызвано осознанием своего одиночества.

Герцога в кабинете не оказалось, в библиотеке – также. Более того, он не обнаружился ни в музыкальной комнате, ни в желтом салоне, ни в розовой комнате – то есть его не было ни в одном из тех мест, куда он обычно направлялся ближе к вечеру.

Задержавшись в розовой комнате, Хьюго стащил с себя злосчастный сюртук и повесил его на спинку стула возле письменного стола. Затем нацарапал записку, которая, как он надеялся, должна была успокоить Бенедикта: «Сестра нашлась, она с герцогиней…» – и так далее… Запечатав послание и отдав конверт слуге, который должен был отнести его на почту, Хьюго возобновил поиски.

В конце концов он все-таки нашел отца в бальном зале на втором этаже особняка. Занавеси на окнах были подняты, и все пространство залито светом послеполуденного солнца. Ярко блестел натертый воском и лимонным маслом пол, и цитрусовый аромат смешивался с запахом плесени – так иногда бывает в комнатах, которыми давно не пользовались. Да и сейчас зал был совершенно пуст, если не считать безголовую, безрукую фигуру, насаженную на шест, и самого герцога Уиллингема, то и дело коловшего манекен рапирой.

Увидев сына, герцог выпустил рапиру из руки, и она, с грохотом упав на пол, откатилась туда, где уже валялась другая, точно такая же. Отец же замер на мгновение, затем провел ладонью по своим взлохмаченным волосам – теперь уже скорее седым, чем черным, – и поспешил навстречу Хьюго.

Герцог всегда был мужчиной плотного сложения, но теперь его живот напоминал бочонок; годы сделали отца толстым и медлительным, медлительным в движениях, но, как и прежде, в суждениях оставался скорым.

Тяжело дыша, герцог окинул сына ледяным взглядом и проворчал:

– Явился без сюртука? Хочешь показать, до какой степени ты меня не уважаешь?

– Поверь, отец, было бы гораздо хуже, если бы я его не снял, – сообщил Хьюго. – Потом я найду другой ему на смену, так что успокойся, пожалуйста.

Герцог что-то проворчал себе под нос, затем отступил на несколько шагов, остановившись там, где лежали рапиры.

– Я думал, Хьюго, мы с тобой больше не разговариваем. Ты же так мне и сказал… Кажется, это было… года полтора назад.

Хьюго мысленно улыбнулся. Похоже, он одержал маленькую победу – ведь отец первый заговорил с ним, пусть даже сказал об отсутствии этого треклятого сюртука. Указав на манекен, Хьюго проговорил:

– А мне казалось, что нужно брать в противники живого человека, если хочешь сохранить форму.

– Иногда появляется нестерпимое желание проткнуть кого-нибудь насквозь, – проворчал его светлость.

– В таком случае позволишь мне рапиру на несколько минут?..

Герцог утвердительно кивнул, и Хьюго тотчас же поднял с пола оружие. Эфес рапиры легко ложился в его ладонь, но форма оказалась непривычной. Впрочем, Хьюго никогда не увлекался кулачными боями и фехтованием, по которым многие английские аристократы сходили с ума, и предпочитал физические упражнения на свежем воздухе. Кроме того, он любил забираться на деревья, чтобы наблюдать жизнь животных, а также бродить по холмам, собирая геологические образцы. А если возникала нужда обороняться, то на этот случай в его распоряжении имелась пара дюжих кулаков.

И все-таки мало что могло сравниться с ощущением рапиры в руке. А чего стоил этот чудесный свист, когда металл молниеносно разрезал воздух!.. Взмахнув рапирой, Хьюго вонзил ее острие в изделие из ватина и ткани. «Ф-ф-ссс!..»