Ханна почувствовала, как заливается краской.

– Ты так думаешь, Бесс? А Квинт говорит, что я слишком высокая для женщины. Говорит, я прямо корова.

Бесс фыркнула.

– А ты, дорогуша, никогда не слушай, что говорит этот дядька. Он ведь отребье, только и всего, и ничего не понимает в благородстве. Слушай лучше старую Бесс, а старая Бесс говорит, что ты красавица.

Черные глаза Бесс оглядели длинные, цвета меди локоны, обрамляющие лицо в форме сердечка. Зеленые глаза напоминали изумруды. Груди высокие, выдающиеся вперед, живот чуть округленный над темно-рыжим курчавым треугольником волосков, скрывающим женское естество. Ноги длинные и стройные. Бесс подумала, что девушка станет настоящей красавицей, как только сойдет детская полнота. И сказала она Ханне сущую правду. Судя по гордой осанке, Ханна могла заткнуть за пояс многих знатных дам. Ее красоту не умаляли даже пятна грязи на руках и лице. В ней чувствовались необыкновенная грация и благородство. А ее кожа была нежная и розово-золотистая, как спелый персик.

Бесс вдруг протянула руку и взяла Ханну за ладонь. Хоть и привычная к работе рука, но изящной и правильной формы. Бесс отпустила руку и погладила Ханну по голове, огорченная тем, что увидела. «Где-то в жилах этого ребенка течет кровь африканских вождей, – подумала она, – но сама девушка явно понятия об этом не имеет».

Глядя на цветущее тело Ханны, Бесс ясно поняла, почему старый черт Стритч уцепился за возможность получить по договору такую работницу! Бедное дитя, если бы она только знала, что ей предстоит пережить!

Бесс резко взмахнула рукой.

– Полезай-ка в лохань, дитя.

Ханна подчинилась, ступив туда сначала одной ногой, затем другой.

– Ой, Бесс, холодная!

– Конечно, дорогуша, – проворчала Бесс, подходя к лохани с кипящим чайником. – Скажешь, когда будет тепло.

Она стала выливать воду в лохань, где стояла Ханна, уже стесняясь своей наготы. Через несколько секунд ноги ее стало обнимать тепло. Она села в лохань, подобрав колени.

– Так тепло?

Ханна кивнула, и Бесс протянула ей кусок хозяйственного мыла и мочалку.

– Помойся хорошенько.

«Можешь не волноваться», – подумала Ханна, наслаждаясь теплом. Дома она могла позволить себе лишь обтирание мочалкой. А тут – райское наслаждение! Она медленно мылась, лениво слушая болтовню Бесс.

– В большинстве таверн с дюжину слуг, рабов и договорных. Но старый Стритч слишком прижимистый. Есть только ты, я и Дики. Нам втроем придется прислуживать за столами и убираться наверху. Еще есть Нелл.

– А это кто такая?

– Нелл еще одна подавальщица в таверне. Она сущая крыса, гадкая, как кошачье дерьмо. Не давай ей наседать на себя…

Сначала Ханна была потрясена, услышав такие слова от женщины, но понемногу начала привыкать и поняла, что ей нравится Черная Бесс с ее словечками и всем остальным.

– За одно ты можешь быть благодарна, дитя. Наверное, несколько недель тебе не придется надрываться, будет время освоиться. Вот когда съедется народ в Дом парламентариев, тогда побегаем. Приедут благородные господа со всей Вирджинии. Тогда будем носиться как угорелые. Все комнаты наверху будут заняты, кроме конуры Стритча, гости все время будут есть и пить.

Ее слова прервал крик сверху. Бесс подошла к двери.

– Слушаю, масса Стритч.

– Давай гони сюда свои черные ноги да захвати что-нибудь поесть, чтоб тебя!

– Слушаюсь, масса Стритч. Бегу и лечу.

Оборачиваясь, Бесс перехватила взгляд Ханны, широко улыбнулась и подмигнула ей.

– Старику Стритчу нравится, когда я так говорю. Он уверен, что черной так и следует обращаться к хозяину. Он очень вспыльчивый, когда подагра прихватывает, а я ему никогда не перечу. Старый Стритч вообще злой всегда, а уж как выпьет – берегись! – Она сновала, наполняя тарелку едой. – Ты побудь здесь, пока я не вернусь, дорогуша. Я быстро – пару минут. Принесу тебе платье. Накормлю его жирной утятиной, может, тогда он не встанет с постели до утра. У старого Стритча не хватает мозгов понять, что он от еды в лежку лежит.