… Что с ним происходило, когда он подъезжал к Премухино, и когда вдруг увидел за купами деревьев родной дом! В нетерпении он выскочил из коляски и что есть духу пустился бегом, как когда-то его отец.

Так, с разбегу и очутился в зале.

И сразу увидел всю семью. Шел обед, все сидели за обеденным столом. И семья увидела его – высокого, румяного, с безмерным счастьем в голубых глазах.

– Ах!

Все повскакали с мест, объятья, слезы, поцелуи. Что тут началось! Мишель подошел к отцу.

– Здравствуйте, папенька!

– Ты вернулся, – дрожащим голосом заговорил отец, всматриваясь и обнимая сына. – Взрослый мужчина. Я рад, я рад.

И еще один человек, помимо всех родных, улыбался ему. Троюродный брат Николай Муравьев. Мишель запнулся.

– Постой, постой… сейчас… Коля? Из детства, сквозь время, ей-богу.

– С приездом. Мишель! С возвращением.

Они хлопали друг друга по спинам. Николай видел взгляды сестер.

– Ну… не стану отнимать у красавиц-сестер любимого брата.

Мишель был на верху блаженства. Пять лет он мечтал об этой минуте! Пять лет! Сколько раз за эти годы, загнанный, одинокий, он сжимался под одеялом в огромной казарме, плача в подушку о тесном теплом безопасном братстве, о потерянном рае! Как больно томилась душа в толпе ровесников, чуждых малейшей духовности!

Зато теперь!

О, теперь его окружали прекрасные незнакомки – Любовь, Варвара, Татьяна, Александра и целый выводок братьев. Он был ошеломлен. В одну минуту вновь получил он то, что потерял, кажется, целую вечность назад, о чем тосковал в казенных стенах. Что? Теплое безопасное братство людей, близких не только по крови, но и по духу. О, счастье! Эти минуты обретения он запомнит на всю жизнь.

Всей гурьбой они обошли дом, сад, пруды, излучины Осуги, Кутузову горку, все места, милые сердцу.

– А помнишь, Мишель, как ты спрятался, а мы искали, искали? А помнишь, как Варенька провалилась в снег, и ты ее вытаскивал? А помнишь, а помнишь… О, Мишель, как чудесно, что ты опять с нами! А знаешь, папенька уже много ушел в поэме за этот срок, мы научим тебя, когда станем петь. Скоро начнутся балы в Твери, ты станешь сопровождать нас?

И Мишель не верил самому себе.

Как прелестны его сестры! Как смышлены мальчики, как им нравится старший брат и его военный мундир! Как велика семья! Неужели все они любят его?

– Безумный, я искал мнимого счастья вне моего семейства! Я люблю вас более, чем когда-либо. Мы все созданы для счастья высокого, основанного на любви. Наконец-то я нашел верных друзей, которые меня понимают.

А вскоре, к изумлению и радости восхищенной родни, у старшего брата обнаружился поразительный дар слова.

Такого в Премухине еще не слыхивали. Размахивая длинными руками, словно загребая ими, Мишель брался рассуждать обо всем на свете, и делал это с таким блеском, что заслушивался сам себя и увлекал за собою свое окружение. Он и выстраивал многосложную логическую цепочку, и замыкал, и размыкал ее, и делал скидки в сторону, отступления, переходы, он далеко уходил от темы и вдруг возвращался к ней с новым взглядом.

Высокий металлический голос его отдавался в воздухе, словно серебристый колокольный звон.

Конечно, строгий логик нашел бы в его речах и несообразности, и полет воодушевления, и обычную хитрость, но благодарной стайке сестер и братьев все было в новинку, они потрясенно внимали необычному воздействию его слов, отдавались хаосу и пропасти чувств, искрами воспламенявших сердце и голову, с восторгом давали увлечь себя в лабиринты без руководящей нити.

Воистину, Мишель был вознагражден за все.

Он сам не чаял свалившегося на него богатства. Его превосходство было бесспорно, влияние неограниченно. Чистая молодежь Премухина с восторгом предалась старшему брату. И сильный ум его коварно обежал свои необыкновенные владения, полученные в одночасье, ни за что и даром: восхищение сестер и братьев, почти богомольный порыв любви, свежий ток их светлой духовной энергии, неизмеримо усиливающий мощь его собственного существа.