Я выскочил из бара в полной уверенности, что зло обрело живой плотский облик. Взволнованный, мчался я по улице между автомобилями, и ничто не могло меня остановить. Мерзавец! Не хватало ещё, чтобы он и дальше надо мной смеялся. Он должен мне семь тысяч фунтов и он ещё смеётся над самым главным и тайным, что у меня осталось.

Я дрожал всем телом, пока торопливо поднимался по лестнице в свою контору, не осмеливаясь даже представить себе то, что вскоре должно было стать горькой правдой. Когда-то в минуту слабости я наверняка признался ему в своей тайной болезни. В писательстве. Я писал рассказы, которые тайком от моих знакомых предлагал в разные литературные журналы и тщетно ждал, чтобы их напечатали. И вот эта скотина надо мной смеётся. Я задыхался от страха и несправедливости, пока бежал вверх последние метры, отделяющие меня от моей конторы. История, которую он мне рассказал, – я её знал. Я не только её знал – я её закончил писать накануне. Этот рассказ написал я – клянусь чем угодно!, – и он ждал меня в ящике письменного стола, чтобы я переписал его начисто.

Не было необходимости переворачивать все ящики и передвигать мебель, пытаясь найти то, что я давно потерял: на том месте, где должен был лежать мой рассказ, была только пара заметок, на бумажках и бумажных носовых платках, на которых я так долго собирал мой материал. Не осталось ничего. Столько сил. Бессонные ночи, сердцебиение. Гастрит. Деньги мои ты украл, ладно, но это? Я должен потребовать объяснений. Немедленно. Пока железо ещё горячо…

Я вернулся в паб под первыми каплями летнего дождя ещё быстрее, чем бежал раньше. Этот монстр был ещё там. Он отказался что-либо обсуждать, утверждал, что его оскорбляет моё поведение, точнее, мой побег – я и в прошлом много раз его подводил – короче говоря, я давно ему должен был пять фунтов, и ещё эти два напитка, которые он заказал, перед тем как я таким недостойным образом убежал. Я даже не мог схватить его за его бархатный воротник, не то что за горло с криком «Мразь!», а ему ведь снова удалось взять меня под контроль, полностью подчинив своей воле.

В тот момент, в блеске августовской молнии, я подумал, что такие истории или заканчиваются решительным ударом или не заканчиваются никогда. И наверно я показался бы щедрым и благородным, если бы, вернувшись, заплатил ему пять фунтов, которые, конечно, я ему задолжал, угостил бы его ещё одним напитком и оплатил бы те два последние, которые он выпил сам, пока меня не было.

А. Сурунису и тем, кто с ним играл

Шевроле пятидесятых, с изогнутыми контурами, медленно подкатил к охраннику у ворот. Нулис включил первую передачу и помахал солдату бумагой c машинописным текстом. Тот лениво поднял левую руку, останавливая нас, и в то же время протянул правую, чтобы взять бумагу.

«Начинается», – пробормотал Нулис, улыбаясь охраннику.

«А это там кто?», – спросил солдат, качнув бумагой в мою сторону.

«Мой помощник, всё в порядке».

«В порядке, да? – он нагнулся к окну. – Мне он не кажется в порядке».

«Я отвечаю», – сказал Нулис и выключил радио.

«Ну ладно». Он выпрямился и с серьёзным лицом стал изучать разрешение, которое держал в руках.

Это было разрешение с пространной формулировкой, подтверждающее, что хоть наше предприятие и не было богоугодной миссией, оно не было и ничем порочным. Самый бедный солдат мог купить в рассрочку двадцать четыре тома Большой Энциклопедии Франклина. Он подписывал контракт, платил десять долларов вперёд и через месяц получал первый том. Продолжал платить в рассрочку и, если не отчаивался на полпути, через два года становился обладателем труда, равного Британнике. После подписи и первого взноса в знак доверия он получал экземпляр Библии. Их-то мы и возили с собой, чтобы можно было хоть что-то дать в нужный момент.