Место в первом ряду занимала очень симпатичная молодая женщина с темными волосами. Она ничем не выдавала своего волнения, только крепко держала за руку почтенную даму, стоявшую рядом. Под ними, напротив кресла судьи, бок о бок сидели стороны обвинения и защиты. Каждый раз, когда кто-то из участников заседания вставал, раздавался глухой стук – кресла, обитые зеленой кожей, как в театре, откидывались назад.

Места позади защиты занимали городские чиновники и члены коллегии адвокатов. Журналисты (исключительно мужчины) по обе стороны скамьи подсудимых уже строчили в блокнотах стенографические закорючки. Как опытные посетители судов, они понимали, что заседание долго не продлится – ложа для присяжных была пуста.

Какое-то время в зале царила тишина, если не считать низкого гула отопительных труб, случайных скрипов и сдавленного покашливания публики. Но тут раздался слабый звук шагов где-то под залом суда. Шаги становились все громче, и вот в зал вывели миниатюрную фигурку в окружении крепких охранников в форме.

Зрители на общественной галерее инстинктивно подались вперед. Молодая женщина в первом ряду крепче сжала руку пожилой дамы. На местах для прессы ветеран судебного репортажа из газеты «Дейли Экспресс» Арнольд Лэтчем вытянул шею, чтобы лучше видеть, его примеру последовал Питер Харрис из «Дейли Миррор». Оба журналиста давно привыкли к трагедиям, ужасам и необъяснимым историям, которые разыгрывались в Олд-Бейли каждый день. Криминальных репортеров сложно шокировать, но в тот день газетные статьи Лэтчема и Харриса в полной мере отразили специфичность заседания.

Обвиняемый открыл рот всего раз. Он подтвердил свое имя и адрес в пригороде Нисден, признал себя виновным по трем пунктам обвинения в незаконном и умышленном применении «вредного вещества». Затем он сел на край скамьи подсудимых, которую специально приподняли на один уровень с судейским креслом. Обвиняемый совершенно терялся в огромной, 16 на 14 футов, камере, с трех сторон защищенной двойным противоударным стеклом. Обычно в ней размещали десять и более обвиняемых в сговоре. Но Грэм Фредерик Янг был один. На момент суда ему исполнилось всего 14 лет.

Питер Харрис из «Дейли Миррор» описал его как «темноволосого и бледного парнишку, который и бровью не повел во время суда». Десять лет спустя репортер Арнольд Лэтчем будет вспоминать: «В тот летний день, 5 июля 1962 года, он расслабленно сидел на скамье подсудимых, скрестив ноги, в опрятном темно-синем школьном свитере и серых фланелевых брюках». Для заключенного из камеры под Олд-Бейли Грэм выглядел крайне необычно. Маленький, но долговязый, с острым лицом и аккуратно зачесанными направо черными волосами, он холодно поглядывал на судью, адвоката и репортеров – все они единодушно прозвали его Мальчиком-отравителем. Его бесстрастного взгляда избежала только общественная галерея. Грэм старательно отводил глаза от двух женщин, державшихся за руки.

Но вскоре его внимание привлекло движение на скамье адвокатов. Со своего места встал Эдвард Джеймс Патрик Кассен, отточенным движением пригладив свою черную мантию. Уроженцу Лимерика Кассену было под 60, во время войны он работал юрисконсультом для МИ5[23], первый кабинет ему выделили в тюрьме Уормвуд-Скрабс. В 1944 году он провел знаменитый допрос П. Г. Вудхауса насчет радиопередач, которые автор популярной серии книг «Дживс и Вустер» записал при финансовой поддержке нацистов для трансляции в США. Кассен входил в число шести консультантов Министерства финансов и зарекомендовал себя как строгий, но крайне справедливый служитель закона. Поговаривали, что заключенные даже присылали ему открытки.