– Это ужасно. – Джеймс стиснул зубы. – Я и понятия не имел. Она ни словом не обмолвилась.

– Думаю, она была слишком напугана. И тогда, и сейчас. – Томас тоже был тогда в ужасе, сердце разрывалось от отчаяния – он знал, что Катриона осталась жива, но не знал, где она. Целых два года его терзали видения: он не мог их отогнать, – картины того, что ей, должно быть, пришлось пережить. Ему все еще снились кошмарные сны, повторяясь снова и снова. В этих снах он думал, что она мертва. И мучительной была мысль, что она не верит ему больше. Настолько мучительной, что он обвинил ее в непростительных вещах. «Грубо и безжалостно, как последняя шлюха». Это его следовало расстрелять. – Тем более что потом в поджоге обвинили именно ее.

– Мисс Кейтс? – Джеймс был сражен, разрываясь между сочувствием к своей гувернантке и тяжестью обвинения. – В том, что она устроила пожар, который их погубил? Разве такое возможно?

– Она была легкой добычей для правосудия. Некому было… замолвить за нее слово. – Даже теперь, хотя он очень тщательно выбирал слова, его объяснение выглядело поверхностным и неубедительным. – Ей предъявили обвинение и наверняка осудили бы. Но к тому времени она исчезла. А я с тех пор ее ищу.

– Боже правый!

– Томас. – Неизменно спокойный голос графа Сандерсона вернул их к неизбежному вопросу. – Ты веришь в ее виновность? – спросил он со своего кресла. – Ты веришь, что она виновна?

Томас покачал головой. Английские власти уверяли его, что она виновна, говорили, что улики неопровержимы, пока он сам не поверил, что какая-то часть истории может оказаться правдой. А потом девушка исчезла. Они говорили – вот еще одно доказательство ее вины!

– Нет. Она невиновна. – Катриона не могла поджечь дом, как утверждали люди компании, чтобы скрыть убийство лорда и леди Саммерс. По одной простой причине. Потому что в то время она была с ним – с Танвиром Сингхом.

Но к тому времени, когда до Томаса дошло, что он единственный, кто держит в руках ключ к ее оправданию, было слишком поздно: Катриона бесследно пропала.

– Чего я не понимаю, – вмешался Джеймс, нарушив молчание, – как все это связано с твоим предположением, будто стреляли именно в мисс Кейтс. Ты здесь блудный сын, Томас. Никто здесь ни в кого не стрелял, пока ты сюда не явился. Из Ливерпуля, между прочим. Что еще ты нам не рассказал?

– Все. – Томас мог бы рассмеяться, не будь вымотан до предела. Как же он устал от этой вечной тревоги! Устал нести ношу своей вины. Устал от попыток разобраться во всем. А теперь, когда он ее нашел, вместо желанного облегчения он, похоже, обрел новые трудности. И новые опасности заодно. – Потому что рассказывать нужно слишком многое.

– Что ж, Томас, – подсказал отец спокойным, недрогнувшим голосом. – Тогда начни с лошади.

Кобыла, о которой шла речь, была трехлеткой из его собственного табуна, в которой кровь раджпутских марвари была выражена особенно ярко. Сильная норовистая лошадка, но она легко подружилась с девушкой на базаре, приняла яблоко из ее рук, будто проделывала это каждое утро, при том что бестия регулярно задавала жару самым отчаянным из его саисов!

Томас очень ее любил – свою кобылку. Она была красавица. Высокая вороная с белыми носочками. В изящных линиях морды угадывалась примесь арабской крови. А еще у нее были чудесные, загнутые внутрь уши, характерные для настоящей марвари из страны раджпутов. Она была молода, и ее ни разу не сводили с жеребцом – он бы очень пожалел, что не получил от нее потомства. Однако Томас без помех путешествовал между Индостаном и Пенджабом, изображая сикха, торговца лошадьми. Поэтому было необходимо, чтобы иногда он действительно их продавал. И, если продать лошадь девушке с огненными волосами, он сможет навестить свою любимицу. И хозяйку лошади заодно.