– Что ты меня втравил в это дело? Если бы я знал, не поехал бы, – возмущался Берия, отчитывая Деканозова.

Тот терпеливо отмалчивался, хотя, судя по всему, тоже не ожидал такого марш-броска. Наконец Деканозов высказался в ответ на упреки Лаврентия Павловича:

– Была команда – расположить школы в самой глуши, чтобы никого вокруг не было. Так и сделано. Да, вот, похоже, уже и дошли.

Он показал пальцем на глухой пятиметровый забор, выкрашенный зеленой краской.

Шармазанашвили прошел вперед, по-особенному постучал кулаком в глухую калитку и назвал пароль.

Калитка немедленно открылась, и пришедшие, шагнув через порог, оказались на территории ШОН, как сокращенно называлась созданная в октябре 1938 года при иностранном отделе НКВД Школа особого назначения.

Название, конечно, было звучное. А вот сама школа выглядела вполне обычно. На очищенной от глухого леса поляне стояло неказистое двухэтажное деревянное здание. Впереди – этакий фасад-портик с четырьмя квадратными колоннами и балконом на втором этаже. Покатая крыша, крытая тесом. Над треугольным фронтоном – герб.

К зданию вела широкая бетонированная аллея, по бокам которой росли сосны и березы. Школа была похожа на дворянскую усадьбу помещика средней руки. Не зная настоящего назначения, в жизнь не догадаешься, что это.

– Комары тут вас не заедают? – спросил Лаврентий Павлович начальника школы.

– Лютуют. Но мы как-то привыкли уже.

– А они к вам? – шутя спросил Берия.

– Привыкают, но плохо. Так и норовят присосаться.

– Ну, давай показывай, рассказывай, что тут у вас?

И Шармазанашвили повел их по территории, по ходу дела сообщая о деятельности школы:

– Слушатели, а у нас на потоке около тридцати человек, находятся на казарменном положении. Обучаются по очень насыщенной программе. Люди подбираются по рекомендации партийных органов. Обычно из числа молодых коммунистов и комсомольцев. Как правило, с высшим образованием. Это выпускники технических и гуманитарных вузов Москвы, Ленинграда, Киева, Минска. Проходят собеседование в горкомах партии. Потом в ЦК ВКП(б). Опыта, конечно, нет. Но мы стараемся привлекать хороших практиков.

– Какие предметы ведете?

– Главное, конечно, – это языки. Если кого и исключаем, то только за неспособность освоить иностранный язык. Занятия ведут в основном носители языка – эмигранты. Учат особенностям поведения, манерам, открывающим доступ в высший свет.

– А как быт устроен? – спросил дотошный Деканозов.

– Сами видите. На уровне. Правительство выделило на обустройство школы немалые деньги – полтора миллиона рублей.

Деканозов присвистнул.

– Люди у нас неизбалованные. Выходцы из рабочих и крестьянских семей. А тут у них красивая и удобная мебель. Вокруг ковры, картины, люстры. Теплые одеяла, чистое постельное белье.

– В общем – живи не умирай, советский крестьянин! – сыронизировал Берия.

Они зашли в столовую школы, где уже расставляли на белоснежных скатертях изысканные сервизы из дворцовой посуды.

– Необычная обстановка обязывает людей, подтягивает, призывает к аккуратности, дисциплине.

– Это хорошо! – заметил нарком, судя по всему, впечатленный увиденным и, как говорится, сменивший гнев на милость и по отношению к начальнику ИНО Деканозову.

– Это хорошо, – повторил он с легким грузинским акцентом. – Кстати, ты не забыл о моем поручении? Я жду докладную по делу этого мерзавца Блюмкина. Что-то ты тянешь.

– Она практически уже готова. Осталось только проверить некоторые факты, – ответил тот.

– Неделю тебе еще сроку!

– Будет сделано!

– Покажи мне товар лицом! – снова обратился Лаврентий Павлович к начальнику школы. – Где люди-то?