Прошу утвердить приговор.

Зам. пред. ОГПУ Ягода.

03.11.1929 года».

– На основании такого постановления товарищ Сталин что мог понять? Просто враг народа. Предатель. Троцкист. И расстреляли они его в тот же день. Мигом. Вот выписка из протокола от 3 ноября 1929 года: По следственному делу. Во внесудебном порядке. И приговор. Расстрелять. А вот записка – предписание о похоронах, датированная пятым ноября и направленная администрации Ваганьковского кладбища.

– Видно, торопились они, раз провернули все в один день. Скорее всего, боялись, что Блюмкин разговорится и может рассказать очень многое. Кто его посылал к Троцкому? Какие он передал ему документы? Что он продал немцам, а может, и японцам. И кому-то еще. А так нет человека – нет проблемы. Вот что, Меркулыч, к этому делу надо обязательно вернуться. И разобраться до конца. Тут много липы. И если копнуть глубже, откроется масса интересного для нас и для страны тоже. Поэтому первое, что надо сделать, – разобраться со всеми посвященными в тайну этой экспедиции в Тибет. Сколько их было? Вполне возможно, что найдутся неизвестные факты и документы. Ты поручи это дело Деканозову. Пусть он изучит и подготовит служебную записку. Быстро. И в полном объеме.

– Слушаюсь! – щелкнул каблуками Меркулов.

– И давай быстрее входи в курс. И вот что еще – пусть ученые люди почитают показания Блюмкина. И дадут свой комментарий. Может ли такое оружие существовать вообще? Хотя… – и Берия еще раз покачал головой, – хотя немцы запросто так деньгами не разбрасываются. Значит, что-то было важное. Что же он все-таки продал?

Он помолчал с минуту, подумал и спросил Меркулова:

– А эта женщина, загадочная Маргарита, ну Полежаева. Что с нею?

– Ее осудили тоже решением тройки на десять лет. Но 11 декабря 1929 года ее нашли повешенной в камере.

– Вот как?! Действительно, концы в воду!

«Самый лучший «заезд», так же как и сон, бывает по утрам!» – подумал Лаврентий, переворачиваясь на правый бок и прислушиваясь к дыханию жены.

«Спит или не спит? – гадал он, чувствуя острое, жгучее желание близости, которое волнами поднималось в нем. – Намекнула бы, что ли? Прижалась бы!» – маялся он, слушая ровное сопение Нино. И уже было совсем собрался потянуть руку к ней под одеяло, но передумал, понимая, что дальше все будет как вчера.

А вчера и позавчера и много дней подряд было одно и то же. Нино просыпалась. Недовольно ворчала. Потом шла в ванную. Долго плескалась. Все это время он ждал, чувствуя, как уходит желание, а вместо него поднимаются раздражение и злость. К моменту, когда она наконец «освеженная» являлась, чтобы его «осчастливить», ему уже было не до «любви». Он готов был разорвать ее на части.

Поэтому он шумно вздохнул и, рывком вскочив с кровати, пошлепал по коридору, утешая себя тем, что сегодня обязательно наверстает упущенное.

Для внешнего мира у него в семье все прекрасно. Много лет назад он, молодой партийный выдвиженец, сделал неожиданное предложение девушке из старой грузинской знати. Она согласилась. Тогдашние революционеры-аристократы его брак не одобрили. Дурачье! Они даже не понимали, что времена переменились. И те, кто так гордился своим княжеским происхождением, своими предками, сегодня могли оказаться в яме только за это самое происхождение.

А приблизились к власти такие, как он, безродные крестьяне, бедняки.

Жена его была красавица и умница. Красивая настоящей грузинской красотой, которая проявляется в породе. Порода эта конденсировалась веками, когда мужчины рода Гегечкори из поколения в поколение женились только на первых красавицах. Таких, о которых Пушкин писал в сказке о царе Салтане: «…ведь жена не рукавица, с белой ручки не стряхнешь и за пояс не заткнешь». Такая ему и была нужна – строгая, умная, целеустремленная. Чтобы дом держала.