Брауну снилось, будто он вернулся к башне.

Однако во сне он был гораздо моложе, лет семнадцати-восемнадцати. Отец склонялся над ним (как мистер Браун старший частенько делал при жизни) и увещевал сына: «Не прикасайся к этому, мальчик мой. Не стоит к этому прикасаться».

На самом деле, конечно же, стоило. Так прекрасно было это золотистое невесомое облако, словно перья, вылезающие из подушки, набитой лебяжьим пухом (только если бы это был пух золотых лебедей).

«Но это так приятно, отец», – ответил Браун.

И недовольно проснулся в крохотной спальне, располагавшейся под самой крышей лесного трактира.

Полночь, – настойчиво, хотя и безмолвно объявили его часы.

Теперь он всю ночь заснуть не сможет.

В следующий момент Браун крепко заснул и снова увидел сон.

Текущая золотистая патока… Конечно же, она была сладкой. Он попробовал ее, лизнув, потом глотал снова и снова и не мог насытиться. В детстве он был лишен сладостей, за этим следил его строгий отец.

Единственное затруднение было в том, что патока лилась и на самого Брауна. Он был покрыт ею. Ох, придется же повозиться, но это будет потом. А теперь лучше просто наслаждаться, пока можно. Браун раскрыл рот пошире и с жадностью и нетерпением протянул вперед руки.

Наступил новый день, яркий, как картинка из книжки, и Браун проснулся с резким, даже тоскливым осознанием того, что ему предстоит продолжить свое захватывающее, полное приключений путешествие по Европе. Но, помилуйте, ради чего все это? Будь он писателем, мог бы написать об этом книгу – хоть какой-то смысл. Но он не писатель – и не плейбой, тот тоже не терял бы времени зря, а провел его по своему усмотрению. Но Браун? Ему-то это зачем? Для того, наверное, чтобы потом нагонять на людей скуку, косноязычно делясь обрывками воспоминаний о том о сем. Например, такой ерундой, как небылицы, что рассказывал вчера хозяин трактира. После этого ему снились странные сны. О чем они были? Определенно о каких-то сладостях и о чем-то… золотом? Глупости.

Браун съел свой завтрак в обычном для него молчании, которое не стал нарушать и хозяин. Невозможно было понять, смущен ли он из-за того, что накануне дал волю языку, или с издевкой вспоминает о своем розыгрыше. Не исключено, решил Браун, что хозяин уже и вовсе выбросил это из головы. А может, он потчевал подобными историями каждого постояльца, который с ним заговаривал.

После завтрака Браун расплатился и покинул трактир.

Следующим пунктом в его путешествии был город на берегу реки. И у города, и у реки были непроизносимые названия. Если все пойдет по плану, он доберется до этого города за четыре часа.

А пока Браун, шагая сквозь лесную тьму, в которую почти не пробивалось солнце, понял, что, возможно, пошел не по той дороге. Он заподозрил это, так как пейзаж показался ему знакомым. К примеру, вон то юное деревце или эта упавшая сосна, а еще – этот просвет между деревьями, откуда пробивались яркие солнечные лучи.

Браун остановился, недовольно огляделся, чувствуя изрядное раздражение. И что же? Перед ним предстала башня, на сей раз освещенная солнцем, по-прежнему окруженная соснами, которые будто бы подбирались к ней; из ее окон все так же свешивались желтые стебли.

Некоторое время Браун просто стоял и смотрел на башню. До нее было не очень далеко, может, всего пара миль или около того. Он заметил узенькую тропинку, казалось, она ведет через лес прямо к подножию холма, не особенно крутого.

Браун и сам не заметил, как пошел в этом направлении и очутился в начале тропинки, ведущей к небольшой долине у подножия холма. Подумать только, к чему могут привести лень и безразличие! Разве он собирался идти туда? Разве действительно