– Встань из-за стола, пожалуйста.

Она выполняет мою просьбу, не задавая никаких вопросов. В моей душе нарастает нехорошее чувство. Я приступаю к поискам. Все очень аккуратно, все на своих местах. Карандаши для рисования, мелки, ластики, бумага, канцелярский нож. Несколько книг по анатомии с загнутыми уголками страниц.

– Что ты делаешь, мам?

В ее голосе слышится не столько злость, сколько любопытство.

– Ищу одну вещицу. Может, Колли, ты сама догадаешься, что?

Она упорно смотрит в пол, но, не в состоянии удержаться, все же бросает украдкой взгляд на кресло-мешок в углу комнаты.

Я беру его и осторожно щупаю, проверяя на наличие посторонних предметов. Ничего. Под ним чуть загнулся вверх уголок ковра – как край засохшего сэндвича. Я поднимаю его, вижу перед собой незакрепленную доску, подцепляю ее пальцами и без труда вытаскиваю. Под ней – весьма приличное пространство размером примерно два на два фута. Почти все место в тайнике занимает потрепанный голубой рюкзак. Колли носила его, когда училась в четвертом классе. Я поднимаю его, расстегиваю молнию и осторожно засовываю руку, опасаясь острых предметов. Содержимое выкладываю рядом на пол. Пузырек перекиси водорода, пластмассовый контейнер «Таппервер». Когда я его открываю, в нос бьет вонь падали. Внутри трупик белки, упакованный в пакетик для сэндвичей. Сквозь мех мелькают бледные проблески опарышей. Их на мою долю сегодня выпало гораздо больше, чем хотелось бы. Меня накрывает позыв к рвоте. Но я подношу руку ко рту, и он проходит или, по меньшей мере, немного отступает. Есть там и кое-что еще. Тюбик суперклея. Лист тяжелой кремовой бумаги с изображением каких-то костей. Хотя нет, никакой это не рисунок. Настоящие кости, приклеенные к бумаге.

Несколько мгновений я разглядываю этот коллаж. Потом встаю, подхожу к стене к рисунку небольшой змеи и переворачиваю раму.

Кости змеи приклеены с обратной стороны к рисунку и служат ему идеальным отражением. Все ребра в точности на своих местах. Я переворачиваю рисунок мышки, которая тоже присутствует с той стороны, отсвечивая выбеленными костями. Хотя в окрестностях мы натыкались на многих мертвых животных, было немало и таких, которые так и не попались нам на глаза.

– Я не убивала их… А когда находила, они уже такие были… – неубедительно говорит Колли.

И тут же добавляет:

– Я не хотела, чтобы все так вышло.

– Колли… – говорю я, не в состоянии даже думать о своем следующем вопросе. – Но зачем?

– Не знаю, мам, – шепчет в ответ она, – все становится таким плоским и блестящим.

В рюкзаке меня ждет последняя находка, застегнутая на молнию в переднем кармане. Это крышка от пузырька с лекарством Ирвина. С защитой от детей. Я встаю. У меня перехватывает дыхание, периферию зрения заволакивает серый туман. Чтобы не упасть, я хватаюсь за стол Колли, и в этот момент вижу перед собой рисунок, над которым она корпела сегодня. На нем кости детской руки – по размеру примерно такой, как у Энни.

Моя ладонь со звоном влетает в ее щеку и оставляет на золотистой коже красную отметину. Она подносит к ней руку и осторожно касается, будто опасаясь обжечься. Выражение ее глаз при этом совершенно не меняется, взгляд все так же блуждает, будто она ведет очередную беседу, которой мне не дано услышать.

До этого в гневе я детей и пальцем не трогала. Плачет в итоге не Колли, а я. Рана, открывшаяся в сердце, доставляет чуть ли не физическую боль.

– Мам…

Прикосновение ее руки легкое, как пушинка. За сегодняшний день она утешает меня уже во второй раз.

Я беру себя в руки, по крайней мере, насколько это вообще возможно.