Это оказалось огромным ухом.

Он пошагал прочь от Гризлера и от бочки с едой, обошёл дом и выскочил на дорогу. Высоко в небе висела картинка – гигантская лисья морда с прищуренными глазами. Морда радостно улыбалась – в точности как человек, – а язык у неё свешивался на подбородок. По низу шли какие-то буквы – в точности как на бирке, торчавшей в ухе О-370, – но прочитать их он не мог.

Там, где заканчивалась дорога, – под лисьей мордой с прищуренными глазами, – его взгляд привлекло ещё кое-что. И когда он понял, что перед ним предстало, сердце лихорадочно заколотилось. Перед ним, сбоку от фермерского дома, стоял Белый Сарай, только развёрнутый к нему другой стороной. Он прошёлся взглядом по доскам, из которых были сколочены стены. Он-то думал, что Сарай углубляется в лес, насколько хватает глаз. Но Сарай обрывался всего в нескольких дюжинах хвостов от входной двери, да и в ширину оказался не больше, чем в длину.

О-370 уставился на Сарай, который был гораздо меньше, чем ему представлялось, и один за другим в голове вспыхивали пламенем вопросы. Как там могли уместиться все их предки? Что хотела сказать Ферн, когда говорила, будто лисы больше никогда не смогут бегать? И почему от их с Н-211 шубок не полетели искры, когда им наконец подвернулась возможность подраться?

О-370 потрусил к Сараю, чтобы всё выяснить. Несмотря на нестерпимое желание приключений, он – надо это признать – будет счастлив снова увидеться с мамой. После щенячьего загона они так и не виделись.

С каждым шагом дорога становилась как будто длиннее и длиннее, а Белый Сарай разрастался всё больше и больше и наконец почти заполнил собой небо. Причудливый домик, что гнездился среди деревьев, теперь нависал башенной громадой, её старый остов скрипел на ветру. Вблизи Сарай выглядел иначе. Белые доски оказались облезлыми и серыми, а из щелей между ними сочилась тьма.

О-370 подошёл к краю лужайки и встал на сухой клочок земли под венцом крыши Сарая. Он принюхался – вдруг почуется запах А-947. Но пахло лишь сыростью, облупившейся краской и чуть-чуть дымом.

Надеясь, что Н-211 смотрит, О-370 неспешно подошёл к огромной двустворчатой двери. Он попробовал распахнуть дверь настежь, как это делал Фермер, но она даже не шелохнулась. Тогда О-370 сунул голову в узкую щель под створками двери.

В Сарае было темно. Бурой, как песок, темнотой. В затхлом воздухе пахло грязью и плесенью. Сквозь них пробивался, покалывая ноздри, ещё один запах – электрический. Ветер, угодив между досок, жалобно подвывал.

О-370 поспешно вытащил голову наружу и повертел ушами, прислушиваясь к лужайке. Гризлер по-прежнему храпел под грузовиком. Листья тихонечко шелестели. Скрипела вывеска с улыбающейся лисой. В фермерском доме стояла тишина. Пристальным взглядом О-370 оглядел норы и увидел Н-211 – пушистое облачко вдалеке.

– Хм, – сказал О-370, надеясь, что двоюродный брат его слышит.

Он снова засунул голову под двери Сарая, ёрзая, распластался на пороге и с трудом втиснул тело внутрь. Он оказался в пыльной темноте. Лунный свет заползал под двери, точно туман.

Воздух внутри был холоднее. Все запахи смешивались между собой. Из-под дерева, плесени и колючести к нему пробивался ещё запах меха, но никаких лис не было видно. Тёмный и пустой, Сарай вытянулся в длину. Лунный свет не проникал далеко.

– Есть кто-нибудь? – прошептал в темноту О-370.

В тишине от натуги сводило уши.

– Девятьсот сорок седьмой!

Только ветер просвистел сквозь щели в ответ. Боль сменилась дрожью. Никаких лис внутри не было. Неужели он сам всё испортил, подумал О-370. Украдкой пробрался в Сарай. Ушёл из норы. Сцепился с двоюродным братом. Он даже вдруг пожалел, что вообще начал раскачивать это ведро.