– По телеку?

– Да, это такая коробка, где показывают всякие передачи, киношки, мультики….

Тут мальчик замолк, снова уставившись в две большие глазницы с глубокой зияющей чернотой в каждой. Из них все еще продолжала сочиться мерзкая слизь. Она капала прямо на серую впалую грудь и текла дальше по облепленному тиной животу. Ничего отвратительнее мальчик никогда раньше не видел.

– Только вам, наверное, это все без разницы, – продолжил Шоми не без сочувствия. – Вы все равно ничего не видите. Было бы у меня радио, я бы вам его подарил, чтоб вы меня не ели.

– Ры..радио?

– Ну да, такая же примерно штука, которую вы приняли за духов. Радио рассказывает много чего интересного и еще они песни крутят. Вам бы понравилось.

– Звучит как будто замечательно..ррр. А это твое радио вкусное?

– Что? О чем вы? – фырнкул мальчишка. – Оно не съедобное.

– Ну, это для тебя оно не съедобное…ррр. А тут все что пищит, квакает, воет или тем более разговаривает, можно употребить на завтрак, обед или ужин.

– Вы ерунду то не несите, – продолжал спорить Шоми, словно рядом с ним сидела не страшная безглазая тварь, а необразованный людоед из соседнего поместья. – Радио оно не живое. Оно из железа и пластмассы. Вы если его съедите, так сразу можете привет передавать вашим прадедушкам и прабабушкам.

– Как же я им привет передам? – рыкнул, сбитый с толку Майк. – Я их..ррр… в глаза никогда не видел.

– Ну, вам, наверное, мама или папа про них рассказывали, – предположил мальчик.

– Не было у меня никакого папы и никакого мамы, – по голосу Майка чувствовалось, что он задет за живое.

– Как это не было? – удивился Шоми, для которого папа был целой вселенной, а мама как минимум метагалактикой. – У всех они есть. Вас же кто-то родил, кто-то воспитывал.

– Сразу видно, что ты не местный, – осклабился Майк. – Никто нас не рожает. Мы выползаем с болотного омута из самого глубокого ила. Сразу с зубами и когтями.

– И без глаз? – ужаснулся Шоми.

– Без.

– А почему без глаз?

– Ррр…– мягко прорычал в ответ монстр. – А зачем тут глаза, Шоми? У меня есть нос, чтобы унюхать тебя за семью оврагами, есть уши, чтобы услышать тебя за сотней деревьев и есть острые зубы…..

– Ладно, ладно, – перебил его мальчик. – Я понял, можете дальше не продолжать. А что за отвратительная штука течет у вас из глазниц?

– Гадость то?

– Точно, гадость. Только не говорите, что это ваши мозги, а то меня сейчас стошнит прямо в костер.

– Никакие это не мозги. Это плохие мысли людей. Как кто-то из них что-то плохое подумает, ну например об убийстве, особенно подло со спины, или о краже или о предательстве или о кровожадной мести, то у нас сразу гадость в голове появляется и она все копится и копится, и начинает вытекать потому, что места уже не хватает. И так и течет все с рождения и до конца, пока голова от избытка гадости не взорвется.

– Ужас какой! – содрогнулся маленький людоед и вспомнил о Лидии. – Вы сказали «плохие мысли людей»?

– Да, людей, а кого же еще? Мерзкие, нужно сказать, существа. Нам их приходится видеть во снах каждый день. Ничего гадостнее людей …ррр… придумать нельзя, Шоми. Тебе еще повезло, что ты рррр…родился людоедом. Хотя есть людей, я бы лично побрезговал.

– Ну, не знаю,– сконфузился Шоми, испытывая нечто вроде стыда. – Я вот одного знал. Так он вроде бы ничего. Точнее, она. Её Лидия зовут. Синичкина. Мы с ней подружились.

После этих слов весь лес, словно замер от шока. В щелкании костра слышалось лишь, как из глазниц Майка капает греховная гадость. Сам он тоже не сразу обрел дар речи.

– Ты хочешь сказать, что подружился с человеком? – страшная клыкастая пасть не могла закрыться от удивления.