– Надо уехать, – сказал он себе и встал.

Он открыл платяной шкаф, где много накопилось одежды и обуви – в основном совершенно ненужные вещи. Там разыскал он пару чужих резиновых сапог, в одном из которых лежали его паспорт и маленькая, но все же кое-какая сумма мятых денег.

Засунув все это в карман куртки, Це-Це вышел из квартиры, не обременившись никаким подобием сумки или рюкзака. Подался он прямиком на вокзал, быстро купил плацкартный билет на ближайший поезд, уходящий в южном направлении. И через очень недолгое время он уже ехал на юг вместе с поездом, набитым множеством других людей – спящих и бодрствующих, пьяных и трезвых, которые так же всей своей массой стремились к югу, и не потому что их кто-то преследовал, не потому что с ними произошли какие-то подозрительные события, а лишь потому что стояло лето и наступила пора отпусков и каникул, и людям хотелось отдохнуть, окунуться в море, полежать на горячем песке, укрепить здоровье детей или же напиться вдрызг в приморском заведении.

В этом поезде среди человеческой сгущенности, волн детских капризных вскриков он словно бы очутился в длинной коллективной комнате, впитавшей в себя атмосферические фрагменты всех коллективных комнат, какие только можно вообразить себе в нашей бывшей стране: от ясельных зальчиков, залитых младенческим абрикосовым светом, и вплоть до казарм, тюрем, больниц.

Здесь паранойя покинула его и сменилась безутешным и абсолютным отчаянием. Он лежал на боковой поездной полке одетым, не сняв даже куртку, потому что ему казалось, что, несмотря на удушливую вонь и духоту, какие-то длинные извивающиеся сквозняки язвительно терзают его страдающее тело. Он отчетливо ощущал, что нечто обрушилось в его душе, но что именно обрушилось и почему оно вдруг рухнуло и рассыпалось? Он не знал, что именно обрушилось и рассыпалось, знал только, что и до этого момента это нечто существовало в нем в весьма шатком состоянии, это нечто напоминало высокую стопку книг, нестойкую в силу того, что внизу лежали книги небольшого формата, сверху же громоздились слои тяжеловесных фолиантов. Эта стопка была обречена на падение, как, впрочем, и каждая человеческая жизнь. Ему вспомнилась концовка горестного стихотворения, которое написал Гумберт Гумберт, герой набоковской «Лолиты»:

Гумберт умирал, потому что его Лолита убежала от него, но у Цыганского Царя не было даже утраченной Лолиты, у него вообще никогда и ничего не было: не было родителей, не было возлюбленной, не было даже врагов. Никто никогда не преследовал его, и сам он никогда никого не преследовал.

У него не было даже свободы, потому что нечто невидимое постоянно сдавливало и сжимало его со всех сторон. Невидимое. Да, пожалуй, все было в его жизни, просто оно пребывало невидимым. Ведь неправда, например, что у него не было родителей, – они были, иначе бы он и вовсе не появился на свет, просто он их никогда не видел. Соответственно, у него были невидимые мать и отец. Он никогда не встречал ни одного своего родственника, но, видимо, толпы невидимых родных постоянно теснились вокруг него. Неправда, что у него не было возлюбленной, у него имелось множество невидимых возлюбленных. Следовало сделать всего один шаг, чтобы окончательно воплотиться в этом невидимом мире – самому стать невидимым. Но разве он и так не был невидимым?

Все существующее в действительности непрочно, зыбко, текуче, и ни на кого нельзя опереться. Душа человеческая опирается лишь на несуществующее, ибо пустота – единственный надежный фундамент, на котором человек возводит строение своей души. Этот парень вообразил себя Цыганским Царем, опираясь всего лишь на случайно брошенное кем-то и ничем не обоснованное заявление, что его родители были цыганами. Скорее всего, некто просто пошутил – во внешности Цыганского Царя, во всяком случае, не наблюдалось ничего цыганского. На самом деле он понимал, что к цыганам не имеет никакого отношения. Но цыгане – народ без территории, без страны, и тем самым они чем-то родственны тому гигантскому, молодому и в то же время уже вымирающему народу, который тоже оказался народом без территории, – народу советскому. Это народ с самой необычной судьбой – он родился и тут же умер, умер ребенком, а ведь известно, что души умерших детей святы и попадают в рай. И все же все люди, родившиеся в Советском Союзе, и даже дети их, и даже внуки их – все они до сих пор часть этого несуществующего народа, и это обстоятельство, безусловно, определяет не только лишь земное существование этих миллионов, но также их загробную жизнь.