Павел Пепперштейн Странствие по таборам и монастырям читать онлайн страница 23

Он оттолкнул девушку в рясе и встал у стены, лицом к майору Атому.

– Стреляйте же, – распорядился режиссер. – Нам надо поторопиться…

Майор в маске поднял маузер, прицелился в грудь Прыгунину и выстрелил.

Отзвук выстрела оглушил подземелье, и тут же все увидели, как кровь заливает зеленую с золотым выцветшим узором рубаху режиссера, как валится навзничь тело, оставляя на ржавой стене алый след. К нему бросились – пуля пробила его насквозь.

Кто-то подменил бутафорский маузер на настоящий, заряженный боевыми, чья-то злая, осторожная и тихая рука сделала это.

Майор сорвал с себя маску, под которой обнаружилось красное невинное лицо.

Второй – бутафорский – маузер нашли неподалеку: он лежал на полу в полутьме, омываемый подземным ручейком.

Произошло убийство. Сознательное и запланированное – кто-то подменил пистолет. Но кого хотели убить – режиссера или францисканку? Однако все происходящее снималось скрытыми камерами из разных точек пространства. Людям, которым будет поручено расследовать это преступление, видимо, предстоит подробнейшим образом изучить весь материал, отснятый в подземелье. Но… убийство и так – весьма загадочная штука, и оно мгновенно обрастает иными загадочными обстоятельствами. Вот одно из них: выяснилось, что все камеры устанавливались только в верхних, бутафорских слоях Курчатника, что же касается каменного подземелья, то здесь не было ни единой камеры. Расстрел не снимался. Он просто случился.

  Что с нами станет, если из сетей
  Вдруг вырвется свирепая планета?
  В тот светлый сад – пристанище теней,
  Теней, что не боятся света.
  Как нам смеяться в тот зеленый час,
  Когда весна встает на горло песне?
  Но каждый где-то сумочку припас,
  А в сумочке – запас. С ним интересней.
  Боезапас для ужасов войны,
  Боезапас, когда сойдутся рати.
  И ангел ангела на бой зовет из тьмы
  И точит меч у краешка кровати.
  Я с вами не пойду на ваш последний бой,
  Я буду спать и видеть сны на круче,
  Но рати не вернутся вспять домой,
  И флаги черные народ припас на этот случай.
  Народ запаслив. Знает, как солить,
  Как квасить и морить в своих святых закрутках.
  Закрутит сто миров, чтобы потом их слить
  И покурить в весенних промежутках.
  Сквозь падающий мир идет веселый поезд,
  Курортник крестится на белый циферблат.
  А ты усни. Усни, совсем не беспокоясь.
  А утром будем пить зеленый шоколад.
  Накроют на веранде, и черники
  Крестьяне дряхлые нам в шапках принесут,
  И ветер будет биться над святыней дикий,
  Играя флагами над головами Будд.
  И флаги черные вдруг с пестрыми смешались,
  Победа с поражением – друзья,
  И нам с тобой осталась только шалость,
  Хотя мы воры, совы и князья.

Глава седьмая

Князь Совецкий

Мертвое тело Прыгунина зачем-то сразу же подняли и положили на тот самый письменный стол, который словно бы специально для этой ритуальной цели с таким загадочным упорством волокли сюда Фрол и Август. Це-Це наблюдал, как струйки крови стекают по потемневшей древесине, а одна из струек – самая яркая, самая юркая – даже забралась в один из ящиков стола, который оказался чуть приоткрыт. Так забирается извивающаяся, нежная, южная, почти бесплотная и бесполая рука вора в карман туриста-ротозея, то есть того, кто «зияет ртом» и этим зияющим ртом созерцает руины империи, что задохнулась от пыли много веков назад.

Цветаева написала: «Вас положат – на обеденный, а меня – на письменный». Она, надо полагать, имела в виду, что те люди, которых после смерти кладут на обеденный стол, представляют собой своего рода еду, а еда исчезает быстро. Те же, что лежат на письменных, напоминают письма – они плоские, сухие, медленнотленные и содержат в себе сообщения, доступные многократному прочтению и многократному истолкованию.