– А ну, стой! – заголосила вдруг Глик. – Куда побежал? Сестра-а-а!

Это было последнее, что услышал ее несостоявшийся пациент, поскольку уже летел сломя голову по коридору психоневрологического диспансера, не дожидаясь, пока его скрутят сильные руки медсестры, спеленают в смирительную рубашку, завяжут прочный узел за спиной и уведут в изуверские казематы с мягкими войлочными стенами и намертво прикрученной к полу кроватью.

Наверное, здесь это было не редкое зрелище – мчащийся по коридору псих с дикими, вытаращенными от ужаса глазами и с немым воплем из перекошенного рта. Из зарешеченного окошка регистратуры беглеца провожали безразличные, немного затуманенные гляделки пожилой медсестры.

Глава 11

Марию Степановну Тщеслаеву, прославленного на весь город общественного деятеля и всеми уважаемого мецената странный звонок из аппарата администрации застал не в самый подходящий для телефонного разговора момент. Однако, несмотря на свою крайнюю занятость, она все же ответила на звонок, не глядя.

– Как-как вы сказали? Из аппарата? – переспросила Тщеслаева у витиевато выражающегося собеседника.

Довольно приятный голос Марии Степановны звучал немного сбивчиво, как будто она, запыхавшись от выполнения спортивных упражнений или какой-то физической работы, пытается наскоро восстановить дыхание. Чем конкретно занималась Тщеслаева в своих апартаментах днями и ночами напролет, никто из ее подчиненных не знал и даже не догадывался, так как она всегда запирала дверь на ключ. Вот и сейчас из-за плотно закрытой двери слышались лишь мерные поскрипывания да тяжелое дыхание – ее и мужское.

– Губернаторскую грамоту? – снова переспросила Тщеслаева сдавленным голосом, почти что простонала.

Скрип на минуту стих.

– Ну разумеется, хочу, – ответила Тщеслаева, а следом подбодрила кого-то сладким полушепотом: – Давай-давай, Жуаник, не останавливайся.

Скрип вернулся к прежнему ритму.

– И это все? – продолжала Тщеслаева телефонный разговор. – Конечно, не выдам. – И вам всего хорошего! – Было слышно, как она положила сотовый телефон на какую-то деревянную поверхность.

– О, Жуан! – простонала Тщеслаева уже в полный голос.

Через четверть часа размеренный, четкий скрип, все нарастая и нарастая, сменился серией коротких, агонизирующих скрипов, после чего сошел на угасающие, вялые поскрипывания… Конечно, всем хорошо известно, что подслушивать нехорошо. Но ох уж это человеческое любопытство! Как же невыносимо трудно… да что там кривить душой, просто невозможно заставить себя отлепить ухо от двери в такой щекотливый момент.

Так вот, звуки постепенно стихли, и за дверью отчетливо послышался мужской голос с характерным южным акцентом:

– Мэри, тайм-аут.

– Не-е-ет, еще ра-а-ано, – капризным голосом запротестовала Тщеслаева. – Мэри еще не наигра-а-алась.

Голоса стихли, и вместо них снова зазвучал усиленный скрип.

Через десять минут скрип стих, и мужчина строго произнес:

– Так, все, теперь в душ.

Послышался всплеск рук, как будто кто-то поймал кого-то в объятия, и Тщеслаева игриво просюсюкала:

– Не отпущу-у-у, игрокам назначено дополнительное вре-е-емя.

– Но я больше не могу! – воскликнул мужчина, теряя самообладание.

– Все ты можешь! – так же нервозно возразила Тщеслаева. – Надень кольцо!

Что-то поскрипело еще совсем недолго, но уже без былой страсти, как будто просто для вида, после чего мужчина произнес просительным голосом:

– Маш, ну правда, не могу больше. Пойдем в душ, а?

После этих слов скрип прекратился.

– Ну не капризничай, Жужа. Давай я сама, – не сдавалась Тщеслаева.

Послышалась какая-то возня, и затем мерный скрип возобновился с удвоенной силой.