В конце третьего класса у Глеба волосы вдруг стали темнеть и начали виться, как у барана. Откуда какой-то новый ген в нём выскочил наружу – пойди, разберись! В сочетании с очками Глеб стал очень походить то ли на турка, то ли на араба. Но, поскольку в СССР и тех, и других практически не было, его гораздо легче было отождествлять с евреем. В Союзе с имперских времён проч- но прижилось польское обозначение этой древней нации – жиды. Когда Глеба во дворе впервые назвали жидом, он удивился: вроде не жадничал никогда. Но потом понял: слово «жид» говорят, когда хотят обидеть еврея.

Глеб любил евреев, как любил и остальных людей тоже. Под- лецов вроде Генки Скобельдина не любил, но ведь подлец – это не национальность. Глеб помнил и чтил Земляка, который был евреем и здорово помогал им с мамой. Глебу были глубоко симпатичны соседи по квартире Рафальсоны, с сыновьями которых он почти дружил и дружил бы по-настоящему наверняка, если бы не огромная разница в возрасте.

Он старательно пытался понять: почему можно не любить че- ловека только за его национальность, и не находил ответа. У него были причины для сомнения: если взрослые, которые умнее детей, не любят евреев, значит, он, Глеб, возможно, чего-то важного не знает. Чего-то такого, что радикально способно изменить его пред- ставление о человеколюбии.

На уроках в их классе очень часто Лидия Яковлевна говорила о дружбе народов СССР. Всем классом их водили в кино на фильм

«Свинарка и пастух», где красивый горец полюбил красивую рус- скую девушку, а она его. Такое отношение людей друг к другу было естественным, единственно возможным. Глеб не знал, что всё это называлось интернациональным воспитанием, но принимал его с охотой, как сами собой разумеющиеся отношения между людьми. Однажды, проходя мимо кабинета завуча, он нечаянно услыхал разговор завуча Надежды Ивановны с его классной руководитель- ницей Лидией Яковлевной. Он никогда бы не стал подслушивать,

но в их разговоре несколько раз прозвучала его фамилия.

– 

Брэворош ни в коем случае не должен вручать цветы почет-

ному гостю, – услышал он громкие отрывистые слова завуча. – Вам

что, неевреев мало?! Почему именно какой-то жидёныш должен

вручать

цветы

народному

артисту

республики,

почему?!

– 

Брэворош прекрасно учится, – оправдывалась классная руко-

водительница,

и

голос

её

дрожал

от

волнения.

–

Его

уже

восстано-

вили

в

пионерах,

он

больше

не

хулиганит,

не

балуется.

– 

Он

–

еврей!

Что

о

нас

могут

подумать

представители

РОНО?

Они, между прочим, тоже будут на встрече.

– 

Надежда Ивановна, – упиралась Лидия Яковлевна. – Но ведь

почётный

гость

школы

–

Аркадий

Райкин.

Он

тоже,

кажется,

еврей…

– 

Райкин – еврей?! – возмутилась Надежда Ивановна. – Какой

он

вам

еврей?!

Он

–

народный

артист!

Где

вы

видели

еврея

народ-

ного

артиста?

– 

Но

ведь

он

–

Исаакович,

–

не

унималась

классная.

– 

Даже если это и так, – слегка сдала свои позиции завуч, – то

он народный еврей, то есть, народный артист страны! Разницу

ощущаете?!

Лидия Яковлевна молчала, видимо, ощущая разницу между на- родным евреем и самым обыкновенным, стандартным.

Глеб отошёл от двери завуча растерянный и смятённый. На будущий год, в пятом классе, Надежда Ивановна должна была преподавать в их классе ботанику. Глеб об этом знал и заранее по- баивался её.

Вечером, делая уроки, он никак не мог сосредоточиться. Мама заметила это и осторожно спросила:

– 

Что-то

случилось,

сынок?

Глеб после некоторых раздумий спросил:

– 

Мам,

а кто

мы по национальности?

Мама удивилась вопросу и пожала плечами.

– 

В

паспорте

у

меня

записано

«молдаванка»,

–

словно

размыш-

ляя, сказала она. – У папы твоего уже не помню, что было записано.