– Глебыч, в чём дело?

– Я видел его.

– Кого?

– Ребёнка.

Димон поднял голову, потом скользнул взглядом на валявшийся неподалёку от стола перевёрнутый стул и ощутимо тряхнул меня за плечи.

– Ты прикалываешься, Глебыч?! Эй, ну, кончай шутить.

Пришлось рассказать о детском смехе, колыбельной мелодии и ребёнке с перебинтованными головой и руками. Димона мой рассказ взволновал, Алису с Люськой (они подошли, когда я рассказывал, как увидел в руках мальчишки шарманку) здорово испугал.

– Как же он дышит? – спросила Люська. – Как видит, если голова туго перетянута бинтами?

– Ты меня спрашиваешь?

– Ребят, давайте пойдём в дом, – лицо Алисы по цвету напоминало чистый лист бумаги. – Глеб, а тебе не могло показаться, вдруг ты…

– Как бы я хотел, чтобы мне это только показалось, померещилось, привиделось, но, Алис, я действительно видел ребёнка с нарисованным лицом.

Минут двадцать, сидя в гостиной, мы пытались додуматься до какого-нибудь мало-мальски правдоподобного варианта, оправдывающего наличие бинтов на ребёнке. И все наши версии, едва были произнесены вслух, моментально разлетались в пух и прах, и казались нам самим бредовыми, неправдоподобными и лишённые всякой логики.

Да, можно было предположить, что у ребёнка проблемы с кожей, допустим, она могла обгореть, но… Почему тогда на лице отсутствовали прорези? Кто и с какой целью нарисовал на бинтах отвратительные глаза, нос и уродливые губы? И наконец, последний, главный вопрос: каким образом, живой человек, чьё лицо наглухо перебинтовано, может чувствовать себя настолько комфортно, чтобы сидеть в саду и играть на шарманке? Люська права, должен же он видеть, дышать, принимать пищу, а для этого необходимы прорези. Но их нет.

Я упомянул про сходство с Шалтаем-Болтаем. Алиса вздрогнула, вжавшись всем телом в кресло. А когда в гостиную бесшумно вошла Ксения Анатольевна и позвала нас ужинать, девчонки он неожиданности взвизгнули.

Зёрна страха были посеяны и дружно давали первые всходы.

Сразу после ужина, попросив Ксению Анатольевну ненадолго задержаться, я заговорил о соседях Натальи Владленовны.

– Почему вы советовали к ним не соваться? Кто они?

Кухарка долго молчала, было заметно, говорить на это тему ей не хочется, но мы проявили настойчивость, Ксения Анатольевна сдалась:

– Лучше бы вам не знать, но если сами спрашиваете… Она появилась в нашем городке два года назад, купила дом, и сразу стала объектом многочисленных слухов и пересудов. Она живёт уединённо, к себе никого не пускает, сама ни с кем из местных не общается. Нелюдимая. Кто такая, откуда приехала – ничегошеньки о ней неизвестно, кроме имени. Её зовут Элеонора. Дальше идут сплошные слухи. Говорят, ей девяносто лет, но выглядит максимум на пятьдесят; Элеонору называют внучкой потомственной ведьмы, ещё ходит слух, что в подвале её дома стоят сундуки с золотом. А год назад я лично от кого-то слышала, что она, для поддержания молодости ставит себе инъекции сыворотки крови из зародышей редкого вида животных.

– Дикость какая, – не удержалась Люська.

– Это всего лишь слухи, – сказал Димон.

– В каждом слухе, есть доля истины, – Алиса сидела на диване, крепко прижимая к телу мягкую подушку.

– Слухи-слухи, – закивала Ксения Анатольевна. – Но за два года Элеонора, считай, ни с кем не перекинулось и парой словечек.

– Может, она немая?

– Да нет, – кухарка перекрестилась. – Не немая. Сама слышала, как однажды она на своего шофёра прикрикнула. Вроде, ей нельзя много разговаривать, мол, с каждым обронённым словом, молодость уходит. Опять-таки слухи.

– А шофёр живёт в доме?

– Нет, он приходящий. Элеонора часто совершает длительные прогулки по городу. У неё есть машина с открытым верхом, говорят, дорогая очень машина. Шофёр впереди, она сзади сидит, прямая, как кол, надменная, всегда в чёрных очках и перчатках длинных. Машина по улицам ездит, а она даже по сторонам не глядит, уставится вперёд, как неживая, будто каменеет.