– Я мог бы найти троих-четверых агентов, кто последовал бы за Зюденом на Кавказ, – осторожно предложил Бенкендорф. – В конце концов, не так уж это трудно. Отправим их под видом ссыльных военных, допустим, за какие-нибудь нежелательные дуэли…

Нессельроде кивнул и нервным движением, – дёрнув не то глазами, не то щеками, – поправил пенсне.

– Пусть так. Но Днестр? Если речь о реке, а не о чьём-нибудь прозвище, то это ведь Подолье и Бессарабия. Кого вы отправите туда? У нас с вами, Александр Христофорович, людей не хватит. А о том, чтобы ваши военные с Кавказа вдруг повернули в Малороссию… об этом вовсе говорить смешно. На юг посылают людей никчёмных…

Никчёмных в ведомстве Бенкендорфа хватало.

– Ссыльный чиновник? Да за что же его ссылать?..

Мысленно Бенкендорф перебрал список поводов для ссылки и вдруг понял, что, пожалуй, есть за что ссылать.

– Француз, – сказал Бенкендорф, восхищенно глядя, как показалось Карлу Васильевичу, на чернильный прибор.

– Как вы сказали? – Нессельроде поднял голову, проследил за взглядом Бенкендорфа и с остервенением вонзил в чернильницу перо, едва не сломав его. – Какой ещё француз?

Бенкендорф разъяснил:

– Есть в Коллегии один сотрудник, прозван Французом. Официально он переводчик.

Нессельроде поднял бровь.

– Что же этот Француз? Хороший сыщик?

– Как же-с! – воскликнул Бенкендорф, все более воодушевляясь. – У него какое-то сверхъестественное чутьё на неприятности. Фехтовальщик получше нас с вами…

Тут Нессельроде понял, о ком идет речь.

– Так вы об этом… – палец выписал в воздухе завиток, точно провел по невидимому локону. – Кому вы это рассказываете, Александр Христофорович! Он же мальчишка!

– Потому не вызовет подозрений, – мягко ввернул Бенкендорф.

– Он же только и умеет, что находить себе дружков средь бунтарей и пьяниц! – гремел Нессельроде.

– Мастер вербовки, – поправил Бенкендорф, и ужаснулся: «а кого я, в самом деле, ему предлагаю?»

– Он же вечно себе на уме!

Но Бенкендорф был уже одной ногою в Бадене, и бояться ему было нечего.

– Инициативен, – сказал Александр Христофорович.

Его превосходительство выдохся и принялся шарить глазами по столу в поисках новых аргументов. Француз уже два года служил под начальством графа и успел зарекомендовать себя как восхитительный переводчик, талантливый разведчик и абсолютно беспутный, развращенный светской жизнью, ветреный, неусидчивый et cetera – молодой человек. А над всеми мелкими недостатками Француза сияющей вершиною стояло стихосложение.

С некоторым циничным юмором Карл Васильевич заключил, что теперь Россия и впрямь в опасности.

– Ну а эти его, с позволения сказать, сочинения?! – выдвинул он последний полк навстречу неприятельской армии.

Бенкендорф наклонился к его превосходительству и, пристально глядя в глаза, произнес, словно вдавливал собственную мысль в стеклышки песне Нессельроде:

– А вот и прикрытие.

Француз явился с некоторым опозданием.

Тому были причины, числом пять: во-первых, у экипажа соскочило в дороге колесо, и его установка на место заняла немалое время; во-вторых, во время аварии у спешившего на службу переводчика обломился ноготь, и после того как колесо встало на ось, пришлось возвращаться домой и тщательно уравнивать ногти в длине; в третьих, возле дома Француза поджидал муж прелестной госпожи Вышневятской, отчего-то утративший душевное равновесие; в четвертых, все тот же муж не успокоился после первого объяснения и последовал за Французом, настигнув его вторично у самых ступенек, ведущих к месту службы; и в пятых, наконец, следовало признать, что от самой госпожи Вышневятской чиновник вышел, хотя и утром, но значительно позже допустимого.