Я действовал по совету известного в прошлом веке писателя, автора детективов, который говорил: «Нужно понять преступника, нужно влезть в его шкуру и думать его мыслями, и тогда вы поймете, почему он совершает преступления». Так и я – впустил биосферу планеты в свое сознание; конечно, это был обманный маневр, я играл с нею, как кот с мышью, и в тот момент, когда невидимое поле решило, что победа одержана, я мысленно поднялся и произнес:
– А теперь ты будешь делать так…
И стало так. Я ощутил себя планетой и прежде всего освободил собственный корабль. Деревянная оболочка в один момент превратилась в труху, я приказал кораблю выйти на орбиту и ждать меня там. А потом я сделал элементарную вещь – снабдил все живое на Бакбуке органами размножения. Пусть себе живут как хотят.
И все. Я выскользнул из биополя планеты обессиленный, невидимый монстр все еще пытался схватить меня за мысли, но я вырвался.
Думаете, мне сказали спасибо? Нет, меня тут же арестовали и ровно через два часа судья вынес вердикт: десять недель тюрьмы. За что? Впрочем, во все века люди судили и наказывали именно тех, кто приходил дать им волю. Такова природа…
Десять недель провел я в тюрьме, и корабль ждал меня на орбите. Вы знаете, что такое тюрьма на Бакбуке? Камера с крысами? Да что вы, странные у вас представления, господин депутат! На Бакбуке личность осужденного передают все тому же биополю планеты, а оно распоряжается по собственному усмотрению. Попросту говоря, я на десять недель был включен в планетарный биологический цикл. Две недели я был деревом, а потом две недели – местной вороной, после этого – облаком, плавающим в небе, и затем… Нет, это невозможно пересказать, уверяю вас. Когда пошла седьмая неделя, я решил не возвращаться. Биосфера брала реванш, я победил ее, а теперь она мстила мне единственным доступным ей способом.
Когда миновали десять недель и меня отпустили на волю, я умолял судей вынести мне более суровый – желательно пожизненный – приговор. К счастью, законодательство планеты Бакбук запрещает менять уже вынесенные судебные решения – видимо, были прецеденты…
Что ж, я вернулся на Землю, выполнив задание, получил повышение по службе и побывал на экскурсии в заповеднике гравиташек. Но только несколько лет спустя мне перестало сниться по ночам, как я летаю в поднебесье, и как я огромными прыжками бегу по пустыне на всех своих четырех лапах…
Очень вам рекомендую, господин депутат, отправляйтесь на Бакбук и совершите там какое-нибудь преступление. Не пожалеете.
ПАТРУЛЬНЫЙ ВРЕМЕНИ
– Господин Шекет, – холодно произнес депутат Кореш, – народный избранник не способен преступить закон, даже если речь идет об отдаленной планете.
– Да-да, конечно, – поспешил согласиться я. – Смею заметить, что и мне не так уж часто приходилось вступать в конфликт с законами чужих миров. Чаще я эти законы защищал.
– Я слышал, – сказал с любопытством депутат, – что вы даже в Патруле времени служили.
– Было дело в молодости, – кивнул я.
– Расскажите, умоляю вас!
– Не могу, – вздохнул я. – Секретная служба, видите ли. Лет через тридцать, когда закончится срок давности…
Я не стал добавлять, что депутаты парламента, как известно, – народ, на язык весьма невоздержанный. Вполне может завопить на весь зал во время выступления арабского коллеги:
– Иона Шекет ваших предков ловил еще полтысячелетия назад!
Это была бы истинная правда, но на публикацию подобных сведений пока еще не сняли цензурный запрет. Смысла в этом, на мой взгляд, не было никакого, потому что все знают, кто такие патрульные времени, чем они занимаются и насколько рискованное у них занятие. Я прослужил в Патруле всего ничего – лет сорок. Я имею в виду независимые годы, проведенные мной в иных эпохах. В своем времени я успел получить, между тем, всего три месячных зарплаты. Каково? С одной стороны, начальство было право: в нашем времени прошло всего три месяца, за них мне и заплатили. Время, проведенное в иных временах (пусть меня простят за этот странный литературный оборот), в зачет не шло, это меня и возмутило. Вы думаете, профсоюз за меня вступился? Ничуть не бывало, мне сказали, что я сорок лет не платил членские взносы, и потому они не намерены защищать мои интересы.