«Что ж, границы вы себе задали узкие, но стоит ли так строго брать под уздцы нашего брата? Поклонник полотняной прозы вряд ли обнаружит для себя даже после самого снисходительного отбора десять больших романов, написанных теми, кто был рожден в двадцатом веке. Все-таки наше ремесло редкое, а музы большей частью перекочевали в рок-н-ролл и синематограф».

«Десять? Приведите мне примеры, чтобы я мог их опровергнуть»

«Извольте, если раскрыть Андрея Белого…»

«Помилуйте! Сделать целый город героем нашего времени? Да еще и отправить его на войну?»

«Да, да, те раны все кровоточат… Не будем о войне, поговорим о стиле, о метафоричном, перескочим из второго в первый ряд. Как вам Булгаков? Или вам наскучила эпоха?»

Мы снова оказались на широкой мощеной камнем дороге и пошли бок о бок, освещенные полумесяцем на исходе второй четверти и Сириусом прямо под ним.

«Нет, нет, он-то как раз вне времени, однако мне иной раз думается, что все переживания Бездомного, все события, последовавшие после встречи с незнакомцем на скамейке у воды…»

«Прямо, как у нас с вами», – хохотнул мой спутник.

Я взглянул на него, и его профиль не показался мне зловещим.

«Но мы-то с вами знакомы, хотя вы, действительно, иностранец… Так вот, я не склонен воспринимать всю историю иначе как оправданием стремления Мастера к аду».

«Да, да, сейчас это, кажется, называется модным словом „эскапизм“, а тогда привело к таким последствиям».

«Ну, кто еще?»

«Пожалуй, первый ряд исчерпан, хотя, если хотите, Бунин»

«Раньше был Ги Мопассан. И, право же, он не писал романов… Я понял, вы смеетесь, перебирая классиков на «б».

«Это было легко. Действительно, великий и могучий истощал. What would you say of those who considered Russian not their only mother tongue?»

«Простите, языками не владею, предпочитаю все же тех, кто был переведен на мой родной».

«Сейчас открылась бездна».

«Да, да – звездам нет счета, и все-таки если следовать установленному критерию, то и здесь будет просторно».

«Теперь вы давайте примеры, чтобы я попробовал их опровергнуть».

«Хотя бы Кафка. Разве не проглотили вы историю землемера К. за одну ночь?»

«Думаю, этот состав мы пропустим полностью. Гляжу, вы очарованы эпохой».

«Совсем нет. Что вы скажете об антиподах»

«О ком?»

Я показал себе под ноги. Несколько секунд мой собеседник недоумевал.

«Ах, вы об этих! Ну да, конечно же все ходят там вниз головами. Кто из латиноамериканцев вам особенно мил? Наверное, Маркес? «Дождь лил четыре года, одиннадцать месяцев и два дня».

«Я не знаю, зачем в этом произведении ему понадобилось деление на части, страницы, абзацы, там вообще не нужны даже знаки препинания, одна безумная бесконечная спираль».

«Что ж, я не найду возражений, упомяни вы и Борхеса, и Кортасара. Однако, вы зашли с козырей. Что вы будете делать теперь, когда игра еще далека от завершения?»

«Вам очень сложно подражать (тут я обратился к нему по имени, которое обещал не раскрывать, а он учтиво наклонил голову, еще не зная, что так я лишь смягчил свой следующий ход). Это в особенности касается миттельшпиля. Но я думал, что мы еще до него не добрались, поэтому выдвинул лишь коней и офицеров».

«Вот как. На очереди ладьи и ферзь? Я превращаюсь в уши – не смейтесь, это англицизм».

«Да, один из них и пишет по-английски – это Рушди».

«Satanic Verses». Слышал, не читал».

«Скорее „Дети полуночи“ – поэзия в прозе. Сочные душистые стихи, всякой странице своя неповторимая приправа, каждая глава убеждает в каком-нибудь новом чуде, а сама книга предстает квинтэссенцией Индии».

«Да, да, после прочтения всякая охота ехать туда пропадает. Кто еще?»