Закрывая альбом, выдвигаю ящик стола и кладу его туда. Родители купили этот стол специально для моих занятий. Его ящик намного больше, чем у других столов. Он глубокий, в него можно поместить несколько коробок с мелками.

До меня доносятся звуки отцовской скрипки, и мне трудно сдержать улыбку. Пусть именно эта скрипка притащила нас сюда и разрушила все мои мечты, я по-прежнему обожаю её звучание. Оно напоминает мне о летних закатах, о морском окуне на гриле и о холодном чае со льдом.

Музыка напоминает мне о доме…

Говорят, первый шаг в работе с пастелью – нарисовать непрерывный контур. На самом деле это непросто. Провести первую линию немного страшновато. Лежащий перед тобой лист бумаги… он поначалу такой недружелюбный, такой белый и пустой. Очень трудно сделать этот первый штрих. Притом не важно, светлый или тёмный, потому что всё равно боишься испортить.

Я бы замучилась рисовать ту перевёрнутую букву L. И уж точно не забыла бы, если бы нарисовала сама. Но ведь я точно помню, что пока даже не выбрала себе тему для очередного рисунка…

Включаю свет в ванной и хмурюсь. Я уже и так на пределе из-за таинственной метки, которую обнаружила утром в своём альбоме. Мысль пойти в ванную и умыться отнюдь не вдохновляет. И вообще здесь ещё темнее и мрачнее, чем вчера, когда я чистила зубы. Она стала ещё более жуткой. Пол покрывает тусклая чёрно-белая плитка. Старая ванна с потрескавшейся эмалью и отбитыми краями стоит в углу на четырёх ножках. Здесь всего одна раковина, а не двойная, как во Флориде. И в ней тёмно-коричневый след от ржавой воды. Когда здесь в последний раз делали уборку?

– Фу, – раздражённо бормочу я, пытаясь отыскать полотенце.

Но удача, как всегда в последнее время, не на моей стороне. Полотенца, наверное, ещё не распакованы, и я вынуждена вытирать лицо краем рубашки. Древняя ванна. Запущенная раковина. Никаких занавесок. Никаких полотенец. Я будто попала в одно из реалити-шоу, где участники оказываются в чрезвычайных обстоятельствах. В сегодняшней серии Тесса Вудвард пытается выжить в мерзкой ванной!

Повернув кран, я набираю в руки воду и умываю лицо. Делаю это осторожно, чтобы не касаться волосами раковины и тем более ржавых следов. Смахнув капли ладонью, поднимаю голову и смотрю в зеркало. Щёки слегка раскраснелись. Вроде проснулась… Всё же лучше, чем было.

Уже поворачиваюсь и собираюсь спуститься вниз, как вдруг круглые лампочки над туалетным столиком начинают гудеть. А потом мерцают по очереди. Странно. Отец, конечно, упоминал об оставленной мебели и о течи под раковиной, которую надо поскорее устранить. Но не припомню, чтобы он говорил о каких-то проблемах с электричеством…

Глубокий треск эхом отдаётся от голых стен, и мои руки тут же покрываются мурашками. В считаные секунды непонятный страх заполняет всё вокруг. Как будто просачивается через невидимую трещину. Я оглядываюсь, чтобы понять, что происходит. Но тут же замираю, когда все четыре лампочки тускнеют, оставляя меня в полумраке.

Ох… это для меня сигнал. И ещё стимул. Я бросаюсь к двери, хватаюсь за ручку, дёргаю её… Но ничего не происходит. Она не поддаётся. Когда я внимательно рассматриваю металлическую накладку вокруг ручки, то невольно вздрагиваю. Никакой защёлки нет. Почему тогда ручка не поворачивается?

– Мама! – кричу я через дверь. И задыхаюсь, когда лампочки гаснут.

Становится совсем темно. Я едва различаю собственную руку. Потом начинаю колотить по двери, царапать её. Но всё без толку. Потрескивание усиливается, от него гудит в ушах.

– Мама!

Наконец я сползаю на пол и затыкаю уши. Звук невыносимо громкий. Кажется, он просачивается сквозь кожу и проникает внутрь. Я моргаю в темноте, но ничего не вижу. И не уверена, хочу ли я сейчас что-нибудь увидеть…