Вторая, более медленная попытка снова принять вертикальное положение стала более успешной. Все еще прикасаясь пальцами к марлевой повязке, Грета осмотрелась: она лежала на лучшем из двух диванов гостиной, а поблизости в кресле восседал Фаститокалон. Когда она зашевелилась, он поднял голову и заложил книгу, которую читал.

– Снова с нами? – мягко осведомился он.

Постепенно к ней возвращались воспоминания о самых последних событиях. Грета смогла вспомнить, как сошла с автобуса и обвилась вокруг Ратвена перепуганным осьминогом, а потом ее полило дождем, а потом он что-то сказал и… все стало серым и искристым, и Грета понятия не имела, на сколько отключилась. Она не без труда заставила себя перестать теребить повязку: хотелось самой взглянуть на порез и убедиться в том, что он правильно обработан.

– Я никуда не уходила, – ответила она Фаститокалону.

– Ты резко потеряла сознание, – сообщил он, протягивая руку к столу за чашкой. – Не беспокойся, ты отключилась не больше чем… ну, я бы сказал, на пятнадцать-двадцать минут. Весьма впечатляющий обморок, насколько я могу судить: Ратвен подхватил тебя на руки очень красиво, совсем как в кино. Полагаю, он был немало собой доволен. Выпей-ка вот этот чай, тебе будет полезно.

– Я не падаю в обмороки, – проворчала Грета. – По крайней мере, раньше не падала и снова падать не собираюсь. – Она взяла чашку обеими руками. – Как Варни?

Слава богу, хоть он этого не видел. Достаточно плохо, что свидетелем этого стал Ратвен, но Варни вообще относительно чужой, а она особенно не любила допускать какие-то неловкие моменты в присутствии незнакомых или малознакомых существ.

Чай оказался крепким и очень сладким и к тому же с бренди. С чуть смущенной улыбкой она поняла, что сама заставила бы выпить такой человека, оказавшегося в схожей ситуации. Ох уж этот Фасс!

– Варни, – ответил он, – пришел в себя и разговаривает. Сейчас Ратвен с ним. Похоже, жизнь у него была интересная. Мы приятно побеседовали о том, каково быть древним и немощным. – Фаститокалон откашлялся. – И он был так любезен, что подтвердил: сведения, которые мы обнаружили в одной из книг этого юноши, Крансвелла, звучат очень похоже с описанием тех людей, что на него напали. Какие-то средневековые монахи, орудующие необычными мечами, представляешь?

Грета воззрилась на него, а потом поставила чашку и начала дико озираться.

– Где моя сумка? Что стало с моей сумкой?

– Она здесь, – сказал Август Крансвелл, выходя из кухни с потрепанной сумкой Греты.

После секундного замешательства она его узнала: они познакомились на вечеринке, которую Ратвен устроил несколько месяцев назад.

– Вы очнулись, – добавил Крансвелл (совершенно избыточное замечание). – Как вы? Что произошло?

Грета заставила себя встать, справившись с еще одним приступом головокружения, и выхватила у него из рук свою сумку. Игнорируя остальных, она начала отчаянно рыться в содержимом: мобильник, блокнот, гигиеническая помада, ключи, чеки, обрывки бечевки… Ее пальцы сомкнулись на холодном тяжелом предмете, провалившемся на самое дно, и чуть дрожащей рукой она извлекла его наружу.

Это был нож длиной чуть больше двадцати сантиметров, включая ручку. Лезвие, вернее – лезвия сходились в остром кончике и напоминали два кинжала, перекрещенных под прямым углом, образуя букву «Х». Или крест. В том месте, где клинок встречался с обмотанной кожей рукоятью, металл имел какой-то матовый серебристый цвет, но дальше по всей длине крестообразный клинок был покрыт тускло-серым веществом. Оно выглядело порошкообразным, ломким. Кое-где небольшие кусочки отслоились, обнажая более светлый металл.