И что-то, должно быть, в голосе его такое прозвучало, что то ли пугало, то ли наоборот. В общем-то, было наплевать, главное, что она подползла всё-таки на пару сантиметров и осторожно куртку забрала. Кое-как влезла в рукава, накинула на плечи. Смотрелась, конечно, весьма глупо, но ему какое дело?
Ей было страшно. Страшно настолько, что эти незримые холодные колебания даже почувствовать можно – они словно вибрировали, за загривок проникали. Длинные волосы закрывали лицо практически полностью, но зато тело говорило немало – неестественно изогнутое, бившееся в постоянном треморе. И пальцы, белевшие на костяшках, и шумное рваное дыхание. Ей страшно до такой степени, что что-то иное просто перестало существовать, что страх этот практически полностью её парализовал.
Денис закрыл глаза, едва заметно качнул головой и сглотнул. Горечь никуда не пропала, только гаже стало.
Надо начинать соображать. Наручных часов на запястье не оказалось – не то разбились и слетели, не то сняли. Впрочем, время ничего не прояснило бы, потому как и без того понятно, что час утренний. А вот какой день шёл, узнать неплохо бы. С такими травмами проваляться без сознания можно сколь угодно долго.
– Голова кружится?
Сначала она даже не поняла, что вопрос был ей адресован – только глянула непонимающе и поспешила опять отвернуться.
– Немного…
Денису захотелось вдруг вскочить на ноги, рявкнуть то, что вертелось на подкорке с завидным упрямством. Перед глазами – всё та же сцена в кабинете Гончарова, всё та же трижды клятая ручка и кривая подпись. Но вновь и вновь слова застревали в глотке, стоило только глянуть на сжавшуюся фигурку в паре метров от себя. В конце концов, его вина тоже присутствовала: значит, недостаточно он сделал, чтобы успеть отвадить её, вытравить из команды прежде, чем вышел злосчастный приказ. Значит, не только она была законченной дурой.
Он-то сам немногим лучше.
И всё это – на нём.
Снова. На нём.
Сначала показалось, что послышалось – Денис только головой тряхнул в тысячный, наверное, раз. Но, заметив краем глаза, как напряглась Волкова, глядя куда-то в сторону, прислушался. Тут же понял, что слух не обманул.
Шаги.
Поначалу негромкие, едва различимые, затем всё громче и громче. Лязгнули засовы, тяжёлая дверь со скрипом отворилась. Первое, что бросилось в глаза – автомат наизготовку. Сколько раз уже приходилось под прицелом находиться, а всё одно, внутри словно переворачивалось что-то.
Вошедшему было лет тридцать или около того. Одетый в камуфляж, смотрел озлобленно, колко – глаза как-то слишком уж лихорадочно блестели.
Этого только не хватало.
– Ты, – голос резкий, грубый. – За мной.
Внутри всё сжалось болезненно, когда почувствовал на себе взгляд испуганный. И лишь кивнуть сумел практически незаметно, в стену глядя и надеясь, что она бы поняла.
Послышалась тихая возня. Краем глаза видел, как медленно, с огромным усилием Волкова поднялась, как покачнулась, как едва не упала при первом же шаге. Но повернуться не смел, продолжая сидеть неподвижно, и только чувствовал скрип собственных зубов. А ещё почему-то просил, сам не зная, кого, об одном.
Чтобы не оборачивалась.
И она не обернулась. Молча вышла, согнувшись, и только волосы колыхались в такт каждому шагу – очень уж это запомнилось, когда он всё же посмотрел ей во след. А, когда дверь закрылась, вцепился пальцами в волосы и зажмурился, подавляя стон.
Уверенность в том, что ничего дурного ей не сделают, была практически непоколебимой. Если бы хотели, не стали тянуть, да и послали кого-то посерьёзнее, а не пешку. Почему пришедший сразу был отнесён к данной категории? Высшие ранги крайне редко баловались дурью, оставляя это пушечному мясу. Обдолбанными проще командовать. Уж об этом знать приходилось не понаслышке.