Молчи. Не вздумай даже.

Но губы не слушаются.

– Второе.

Едва слышно, так, что собственный слух толком не уловил буквально на выдохе сорвавшееся слово.

Господи, заткнись!

А дальше вдруг – тишина. На какие-то секунды показалось даже, что Кравцов ушёл, а она и не заметила, всё так же сидя, словно изваяние, и в сторону куда-то глядя. Возможно, такой исход был бы самым удачным из всех возможных. Но вновь щёлкнула зажигалка, вновь поплыл по воздуху терпкий дымок. Денис подался вперёд, упёрся локтями в колени и стряхнул едва ли успевший образоваться пепел. Во всей позе – такое напряжение, что даже совершенно разбитое состояние позволило заострить на том внимание. И почему-то Агата решилась на невообразимую просто вольность, чуть повернувшись корпусом влево, чтобы… что? Лучше видеть?

Затяжка, ещё затяжка. Может, стоило всё-таки сигарету взять? Вдруг на самом деле помогло бы?

Проследив за тем, как свободной рукой Денис провёл по затылку к шее, отметила про себя зачем-то, что не почувствовала ровным счётом ничего. Да и, собственно, не должна была, наверное.

– У таких, как я, – голос звучал глухо, без эмоций, – несколько способов борьбы с напряжением. Водка и пальба. У некоторых особо одарённых ещё насилие. Как думаешь, было бы лучше, если бы я сейчас нажрался?

На то, чтобы о чём-то думать, не имелось никаких сил. И потому Агата помалкивала, цепляясь пальцами за джинсы. Хорошо хоть, додумалась взять из дома запасные. Как предчувствовала.

Так много мыслей в голове, и ни одной хоть сколько-то чёткой.

– Ты можешь меня ненавидеть, презирать… только бояться не надо.

Его голос – спокойный и ровный. Только усталостью насквозь пропитанный. Денис впервые говорил с ней по-человечески. Откровенно.

До такого состояния надо было дойти, чтобы он изменил своё поведение?!

Стоило, наверное, проявить хоть какую-нибудь реакцию. Но что-то упорно подсказывало, что Кравцов и так понимал все её настоящие состояния, а значит, нужды такой не имелось. Потому и сидела Агата. Словно лом проглотив.

Легко сказать, не бойся. Только что делать в случае, когда страх уже успел отравить внутренности? И что делать, если он совсем не походил на страх быть в который раз отчитанной за неправильно составленный текст репортажа?

Денис повернулся, посмотрел внимательно, долго так, словно ища во внешности какие-то изменения кроме синяка на брови, пары мелких царапин да изуродованных пальцев с переломанными ногтями. Колким был этот взгляд, цепким, и мурашки от него появлялись мелкие-мелкие, словно песчинки ледяные.

– Я буду настаивать на том, чтобы в оставшиеся дни никуда тебя не брать.

Так просто, ровно сказал, словно речь у них о погоде шла или чём-то до отвратного схожем.

– Мне наплевать, на чём вы будете настаивать.

Краем глаза заметила реакцию на собственный выпад – Кравцов выпрямился медленно, не отрывая взгляда – и почувствовала вдруг ужасную по силе своей дрожь, как будто из-за судорог. А глаза даже огнём обожгло.

Снова на «вы», да, Волкова?

Вскочив на ноги, развернулась и отшатнулась на пару шагов назад, неотрывно на Дениса глядя. Прямо в тёмные глаза, прожигавшие насквозь.

Полуулыбка исказила губы совершенно незаметно. Жалобная такая, но никак не незаметная. В том и сомневаться не приходилось даже.

Почему всё это именно с ней? Почему она?

– А знаете, Денис Владимирович, ваша мечта сбудется. Вы сможете меня уволить наконец-то. За ослушание.

Голос – дрожавший, едва ли не срывавшийся на каждом слове, тихий и пропитанный какой-то совершенно безумной, плаксивой усмешкой. Сердце колотилось так скоро, так заполошно, буквально кульбиты в груди выплясывало, и из-за того очень странное чувство появлялось, словно вот ещё немного, и какой-то новый приступ случился бы.