Слова вызвали пусть слабую, но улыбку. Поправив лямки сразу двух рюкзаков, Агата глянула на пропитавшийся кровью платок и вновь коснулась им виска.

– Переживу. А можно вопрос?

– Можно.

– Вы сказали, что здесь люди из полка остались. Это же, получается, местные?

Вопрос, конечно, был каверзным. По крайней мере, так казалось. В последнее время вообще начало много казаться, настолько много, что хоть крестись каждую минуту. А ответа можно и не получить, и это не стало бы неожиданностью.

Но Пахомов усмехнулся – не очень-то, правда, и весело – и протянул вдруг руку.

– Давай помогу. Тяжело ведь, вон, как ты вся изогнулась.

Пришлось поблагодарить и поспешить избавиться от одного из рюкзаков.

– В основном – да. Те, кому больше деваться некуда, – Сергей Павлович перехватил лямки и почесал бровь.

– И… много их?

– Ну, человек сто точно наберётся, это без офицеров ещё.

Такое любопытство, наверное, совершенно неуместным выглядело, но бороться с ним оказалось слишком уж сложно. Да и не зря же она в журналисты пошла – должна учиться информацию добывать. Тем более, что на контакт пока что шли весьма охотно.

– А… вы, получается, тоже?

Смущали погоны и сам фасон кителя, явно говорившие о принадлежности к рядам ещё Советской армии. И пусть он был выцветшим и далеко не новым, всё равно было непонятно, кем, собственно, Пахомов являлся.

Должно быть, быстрый взгляд, которым Агата окинула форму, всё объяснил лучше слов.

– И я тоже. А это, – кивок на левый погон и лукаво изогнутая бровь, – старьё моё, надел только сегодня, чтобы вас не смущать сходу. Ну, и чтобы на постах вопросов лишних не возникало. Расформировали нас весной ещё, но у меня, например, ничего, кроме войны, в жизни нет особо. Дети выросли, с женой развёлся давно, а так… и деньги хорошие, и дело привычное.

Звучало это, конечно, диковато. Сергей Павлович говорил о войне так обыденно и спокойно, словно о погоде у них беседа шла. И слова из него вытягивать не приходилось, и это тоже смущало немного почему-то. Почему, объяснить не получалось, даже самой себе. Как, ну как война могла стать привычной и заменить тягу к спокойной и размеренной жизни?

Может, и не следовало об этом задумываться?

– Вот ты чешешь! – Вовка подошёл незаметно и вручил Агате небольшую сумку с кассетами. Весила она немного, но места занимала прилично, и таскать её Володе было явно не с руки. – Всё выложил.

– Ну, всё, да не всё, – Сергей Павлович и сумку забрал себе, а затем усмехнулся. – Сам подумай: во-первых, никто этой информации хода всё равно не даст, а во-вторых, разве это новость?

– Твоя правда. Ну, куда нам?

– На второй этаж, пошли. За один заход всё равно всего не перетаскаете.

Подъезд не освещался совершенно, как оказалось, «в целях экономии», поэтому несколько раз на разбитых ступенях Агата спотыкалась, кое-как цепляясь руками за стену – перила доверия не вызывали. Но на подобные неудобства хотелось рукой махнуть. Лишь бы кровати были.

Пролёт, ещё пролёт… от общей двери, которая должна в длинный тамбур вести, остались лишь раскуроченные ржавые петли.

– Тут вымерли все, что ли? – Денис откинул мыском кроссовка небольшой обломок штукатурки.

В самом деле – примерно такое ощущение и создавалось. Дом больше напоминал что-то заброшенное на протяжении долгих лет, чем на место расквартирования. И тишина такая странная стояла, гнетущая, прерываемая только звуками шагов, что впору бы всерьёз думать, что что-то где-то напутали и привезли их совершенно не туда.

Бровь противно пульсировала, и очень хотелось прижать к ней что-нибудь холодное.

– Ситуация здесь, если честно, патовая, – Сергей Павлович языком цокнул и протиснулся вперёд, поигрывая нанизанными на колечко ключами. Говорил он почему-то немного не о том, – если бы не бабки, хрен бы хоть один наш парень остался. Да вы и сами видели, на каждой улице по паре домов целых в лучшем случае… К вечеру они вернутся, на полигоне сейчас.